Рассуждения о народности пушкинских сказок справедливы лишь до тех пор, пока речь идет о сюжете и смысле. По сюжету и смыслу они народны. По сюжету - хотя бы уж оттого, что, кажется, все они (за исключением "Сказки о золотом петушке") в этом отношении прямо заимствованы из народной литературы. По смыслу же - оттого, что вместе с сюжетом Пушкин почерпнул из народной сказки ее действующих лиц, столь же традиционных, как персонажи итальянской комедии масок, - и в своих переработках оставил их носителями тех же идей и переживаний, носителями которых они являются в подлинных созданиях народной массы.

Иначе обстоит дело со строением языка и стиха. Начать с того, что народная сказка, в отличие от былины и лирической песни, почти всегда, если не всегда, облечена в прозаическую форму. У Пушкина все его девять обработок сказочного сюжета - как раз стихотворные. Вдобавок из этих девяти - только три ("Сказка о попе", "Сказка о рыбаке и рыбке" да неоконченная сказка о медведях) по форме стиха в той или иной степени приближаются к образцам народного творчества. Из прочих - пять писаны чистопробнейшим книжным хореем, а шестая ямбом, да еще со строфикой, явно заимствованной из Бюргеровой "Леноры" ("Жених").

Так же как размер стиха, язык пушкинской сказки в основе своей - тоже книжный; отмеченный всеми особенностями индивидуально-пушкинского стиля, он в общем восходит к литературному языку XIX века, а не к языку народного (или, как иногда выражался сам Пушкин, простонародного) творчества. То же надо сказать о преобладающих интонациях, о характерно пушкинской инструментовке, наконец - о рифмовке, лишь изредка приближающейся к той, какую мы встречаем в настоящей народной поэзии.

Поэтому если допустить, как это иногда делается, будто Пушкин в своих сказках хотел в точности воспроизвести народную словесность, то пришлось бы сказать, что из такого намерения у него ничего не вышло, что книжная литературность у него проступает на каждом шагу, и сказки его надо не восхвалять, а резко осудить как полнейший стилистический провал.

Но в том-то и дело, что Пушкин, почти всегда умевший осуществлять свои замыслы в совершенстве, не ошибся и на сей раз: то, что он хотел сделать, он сделал великолепно. Только сказки его не следует рассматривать как попытку в точности повторить стиль сказок народных. Пушкин не был и не хотел сойти за какого-то Баяна. Был он поэтом и литератором, деятелем книжной, "образованной" литературы, которую любил и которой служил всю жизнь. Как бы ни восхищался он "простонародной" поэзией, в его намерения не входило подражать ей слепо и безусловно. Конечно, в свои сказки он внес немало заимствований оттуда, но это сокровища, добытые во время экскурсий в область народного творчества и использованные по возвращении домой , в область литературы книжной. Пушкин отнюдь не гнался за тождеством своих созданий с народными. Он не пересаживал, а прививал: прививал росток народного творчества к дереву книжной литературы, выгоняя растение совершенно особого, третьего стиля. В том и острота пушкинских сказок, что их основной стилистической тенденцией является сочетание разнороднейших элементов: прозаического народно-сказочного сюжета и некоторых частностей, заимствованных из стихотворного народно-песенного стиля, - с основным стилем книжной поэзии. Законно ли такое сочетание? Удачно ли оно выполнено? Только с этих двух точек зрения можно судить сказки Пушкина.

Белинский их осудил: "Они, конечно, решительно дурны", - писал он. "Мы не можем понять, что за странная мысль овладела им (Пушкиным) и заставила тратить свой талант на эти поддельные цветы. Русская сказка имеет свой смысл, но только в таком виде, как создала ее народная фантазия; переделанная же и прикрашенная, она не имеет решительно никакого смысла".

По существу мы можем не согласиться с оценкою Белинского: такая переработка, особенно - раз она сделана Пушкиным, - имеет в наших глазах самостоятельный и высокий смысл. Но надо признать, что подход Белинского верен: несправедливо осудив пушкинские создания, он все же правильно понял намерение Пушкина - дать книжную обработку сказочных сюжетов.

Как известно, Пушкин однажды дал П.В. Киреевскому собрание народных песен, сказав: "Когда-нибудь, от нечего делать, разберите-ка, которые поет народ и которые смастерил я сам". Однако разобрать это не удалось ни Киреевскому, ни кому-либо другому: наглядное доказательство того, что Пушкин, когда хотел, мог подражать народному стилю до полной неотличимости. Его собственные "Песни о Стеньке Разине" почти неотличимы от записанных им. Почему же, владея народным стилем в таком совершенстве, Пушкин не применил своего умения в сказках? Ответ, мне думается, возможен только один: именно потому, что хотел найти тот третий стиль, о котором говорено выше: не народный, не книжный, а их комбинацию. Изучение полученной смеси еще далеко не произведено, да и невозможно с математической точностью установить принятую Пушкиным "дозировку". Однако, основываясь на своих наблюдениях, я бы сказал, что в стиле пушкинских сказок элементы народного и книжного стиля смешаны приблизительно в отношении 1 к 3: 1 - народное, 3 - книжное.

Надо заметить, что в поисках этого третьего стиля Пушкин вовсе не был новатором. Попытки того же порядка делались и до него. В сущности, он только внес в это дело свои знания, свой вкус и свое мастерство. Это отметил и Белинский. Принципиально возражая против того, что считает "прикрашиванием" народной поэзии, о пушкинских сказках он говорит: "Все-таки они целою головою выше всех попыток в этом роде наших других поэтов".

Пушкинская традиция в обработке народной поэзии утвердилась прочно. Начиная с Ершова, в точности повторившего пушкинскую манеру, пушкинская "дозировка" в смешении народного стиля с книжным сохранилась до наших дней почти без изменения, как в эпосе, так и в лирике. Даже Кольцов, сам вышедший из народа, пошел по пушкинскому (или до-пушкинскому) пути: по пути, так сказать, олитературивания. То же надо сказать об Алексее Толстом, о Некрасове; в наши дни - о С. Городецком, о Клюеве, Клычкове и др. Эти поэты разнятся друг от друга дарованиями, - но методологически их работы принадлежат к одной группе: книжность в них стилистически преобладает над народностью. Едва ли не единственным исключением является "Песня о купце Калашникове", в которой стиль народной исторической песни преобладает над книжным.

Только что вышедшая сказка Марины Цветаевой "Молодец" (Прага, 1925. Изд-во "Пламя") представляет собою попытку нарушить традицию. Цветаева изменяет пушкинскую "дозировку". В ее сказке народный стиль резко преобладает над книжным: отношение "народности" к "литературности" дано в обратной пропорции.

Известная непоследовательность и у Цветаевой налицо: сказку пишет она стихом народной лирической песни. Но надо, прежде всего, отдать ей справедливость: этот стих ею почувствован и усвоен так, как ни у кого до нее.

Новейшие течения в русской поэзии имеют свои хорошие и дурные стороны. Футуристы, заумники и т.д. в значительной мере правы, когда провозглашают самодовлеющую ценность словесного и звукового материала. Не правы они только в своем грубом экстремизме, заставляющем их, ради освобождения звука из смыслового плена, жертвовать смыслом вовсе. Некоторая "заумность" лежит в природе поэзии. Слово и звук в поэзии - не рабы смысла, а равноправные граждане. Беда, если одно господствует над другим. Самодержавие "идеи" приводит к плохим стихам. Взбунтовавшиеся звуки, изгоняя смысл, производят анархию, хаос - глупость.

Мысль об освобождении материала, а может быть, даже и увлечение Пастернаком принесли Цветаевой большую пользу: помогли ей найти, понять и усвоить те чисто звуковые и словесные задания, которые играют такую огромную роль в народной песне. Народная песня в значительной мере является причитанием, радостным или горестным; в ней есть элемент скороговорки и каламбура - чистейшей игры звуками; в ней всегда слышны отголоски заговора, заклинания - веры в магическую силу слова; она всегда отчасти истерична - близка к переходу в плач или в смех, - она отчасти заумна.

Вот эту "заумную" стихию, которая до сих пор при литературных обработках народной поэзии почти совершенно подавлялась или отбрасывалась, Цветаева впервые возвращает на подобающее ей место. Чисто словесные и звуковые задания играют в "Молодце" столь же важную роль, как и смысловые. Оно и понятно: построенная на основах лирической песни, сказка Цветаевой столько же хочет поведать , сколько и просто спеть , вывести голосом, "проголосить". Необходимо добавить, что удалось это Цветаевой изумительно. Я нарочно не привожу цитат, ибо пришлось бы перепечатать всю книгу: за исключением двух-трех не вовсе удачных мест, вся сказка представляет собою настоящую россыпь словесных и звуковых богатств.

Конечно, никакая попытка воссоздать лад народной песни невозможна без больших знаний и верного чутья в области языка. Цветаева выходит победительницей и в этом. Ее словарь и богат, и цветист, и обращается она с ним мастерски. Разнообразие, порой редкостность ее словаря таковы, что при забвении русского языка, которое ныне общо и эмиграции, и советской России, можно, пожалуй, опасаться, как бы иные места в ее сказке не оказались для некоторых непонятными и там, и здесь.

На некоторые затруднения натолкнется читатель и при усвоении фабульной стороны. Однако причиной этому - не авторская неопытность. Сказка Цветаевой построена на приемах лирической песни. Лирическая песня почти не имеет повествовательных навыков. Для этого она слишком отрывочна и слишком любит говорить в первом лице. Чтобы изобразить ряд последовательных моментов, Цветаевой, в сущности, приходится превратить сказку в ряд отдельных лирических песен, последовательностью которых определяется ход событий. Это, конечно, ведет к некоторым как бы прорывам в повествовании, к спутанности и неясности. Недаром автору пришлось в нескольких местах сделать пояснительные подстрочные примечания. Но, повторяю, - это темнота, которую при данных условиях вряд ли можно было избежать и которая, кстати сказать, отчасти свойственна и народной лирике, всегда слабоватой по части построения.

Выше я указал, что Цветаева нарушает "пушкинскую" традицию в отношениях народного стиля к книжному. Действительно, давая преобладание народному, она все же вводит в свою сказку некоторые приемы литературы книжной. Самая мысль рассказать сказку путем соединения ряда лирических песен, - конечно, книжная. Книжными кажутся и некоторые частности, подробное перечисление которых заняло бы слишком много места. Как пример - укажу на прием не только "книжный", но даже почти типографский: на сознательный пропуск некоторых рифмующих слов, которые должны быть угаданы самими читателями. Этот интересный, но слегка вычурный прием, если не ошибаюсь, впервые применен П. Потемкиным в книге "Смешная любовь" (1907 г.).

Восхваление внутрисоветской литературы и уверения в мертвенности литературы зарубежной стали в последнее время признаком хорошего тона и эмигрантского шика. Восхитительная сказка Марины Цветаевой, конечно, представляет собою явление, по значительности и красоте не имеющее во внутрисоветской поэзии ничего не только равного, но и хоть могущего по чести сравниться с нею.

Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939) поэт, прозаик, литературовед.

Борису Пастернаку – “за игру за твою великую, за yтexи твои за нежные…”

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. МО ЛОДЕЦ

Синь да сгинь – край села,

Рухнул дуб, трость цела.

У вдовы у той у трудной

Дочь Маруся весела.

Как пойдет с коромыслом -

Церкви в звон, парни в спор.

Дочь Маруся румяниста -

Самой Троице раззор!

Отпусти-ка меня, мать,

С подружками погулять,

Ленку тонкого попрясть,

Здоровьица порастрясть.

Заспалась уж очень-то

Под камнем – руда!

– Гуляй, гуляй, доченька,

Пока молода!

* * *

Бегут русы,

Бегут круты,

Шелком скрученные -

Моя – круче,

Твоя – круче,

У Маруси – круче всех!

Ходи шибче,

Ходи выше,

Медом сыщенная -

Моя – выше,

Твоя – выше,

У Маруси – выше всех!

Наше счастье -

Ткати, прясти,

Ладком-в складчину-да в гладь!

– Ходи чаще! -

Двери настежь:

– Добро-здравствовать-гулять!

То ль не зга,

То ль не жгонь,

То ль не мо лодец-огонь!

То ль не зарь,

То ль не взлом,

То ль не жар-костер – да в дом!

На круг поклон,

Кошель на стол,

Из кошеля – казна ручьем, дождем:

– Хватай в подол!

– За сладким-за крепким

Беги, малолетство!

Сокола, на спевку!

Гуляй, красны девки!

Стакан с краем налит,

Кумач жаром горит,

Каждый сам головит,

Народ валом валит.

Горят, ярки,

Горят, жарки,

Жаром бархачены -

Мои – жарче,

Твои – жарче,

У Маруси – жарче всех!

Стучат, громки,

Гремят, звонки,

Неуёмчивые -

Мое – громче,

Твое – громче,

У Маруси – громче всех!

Вытирайте, Любки,

Малиновы губки!

Волынь, за погудку!

Соко л, по голубку!

С которой из нас вперед

Чужой мо лодец пойдет?

Котору из нас вперед

Соко л – за руку возьмет?

За той потянуся,

Что меж русых – руса,

Вкруг той обовьюся,

Что меж Люб – Маруся!

Пляши, Маша,

Пляши, Глаша,

Да по-нашенскому -

Моя – краше,

Твоя – краше,

А у гостя – краше всех!

Дрожи, доски!

Ходи, трёски!

Покоробиться вам нонь!

Под тем – доски,

Под тем – доски,

А под мо лодцем – огонь!

Огонь там-огонь здесь,

Огонь сам-огонь весь!

Руки врозь,

Ходом скор,

Вкруг березыньки – костер.

Грива – вкось,

Дыхом – яр,

Вкруг часовенки – пожар!

Прядает, прыщет,

Притопот, присвист.

Пышечка! – Пищи!

Прищепот, прищелк.

Ой да што ж!

Ой да где ж!

Уж и силушки в обрез!

Ой да што ж!

Ой да где ж!

Лучше жилочки подрежь!

Пляши, пряха,

Пляши, птаха,

Растят-взращивают – ан:

Кому – заступ,

Кому – ястреб,

Кому – мо лодец незнам.

Неслежён, неслыхан -

Дыхом, дыхом, дыхом!

Не добром – так лихом!

Вихрем, вихрем, вихрем!

Тваво золотца – пуды,

И мне, мо лодцу, ссуди!

Твой малиновый налив -

Ты – сок,

Ты – лист,

Я – нож румянист!

Едок по заслугам!

Кругом, кругом, кругом!

Не добром – так худом!

Кругом, кругом, кругом!

Твоя кожа шелковая -

Потому прищелкиваю.

Твоя сладость спрятанная -

Потому приглатываю.

Близь – в близь,

Сердь – в сердь,

На – жызть,

Ай, Маруся!

Коса руса!

Урожайные хлеба!

Что шатнулась,

Всколыбнулась,

Аль на ноженьки слаба?

От ореховой скорлупки

Весь изъян.

Не пора ли нам, голубки,

По домам?

(Уж как я сваво безусова

Да в рот!)

– Проводи меня, Маруся,

До ворот.

* * *

Уж ты кось-околица,

Калитка косящата.

– Небось пням не молимся:

У купца в приказчиках.

Чай, не задаром:

Звону – хоть брось!

Красным товаром

Тоже, небось!

Наши баньки топлены,

Наши кони – скореньки.

А село – на што тебе?

Небось – с колоколенкой.

Сердь моя руса,

Спелая рожь -

Сердце, Маруся,

Замуж пойдешь?

2. ЛЕСЕНКА

Пляши, мати,

Коль не лень!

У нас в хате

Велик-день.

Меня, ветку,

Алый плод,

Соко л в женушки берет!

– А сказал тебе отколь?

– Глаза-волосы как смоль!

– А сказал тебе из чьих?

– Одно сердце – на двоих!

– Твои сласти – срочные,

Твое сердце – слепенько.

Накинь ему, доченька,

На пуговку – петельку.

Мое слово верное,

Мое сердце зрячее.

Иди, сердце сдерживай,

Клубок разворачивай.

* * *

Уж и пляс!

На три Волги расплелась!

Уж и спех!

Одно сердце – на двоих!

– Уж ты яблочко-некусанное-плод!

Проводи меня, Маруся,

До ворот.

Прощай, пташечка

Моя вспугнута!

(Она петельку -

Да на пуговку).

Сон несбытошный,

До свиданьица!

(А уж ниточка

Селом тянется).

* * *

По канавам,

По заборам

– Месяц справа -

Мимо бревен

По амбарам,

Мимо ставен

По колдобинам-

Ходом дробленным,

Вором-крадом.

Не споткнися,

Ниточка моя, не рвися,

Новик, не закатывайся,

Клубочек, разматывайся!

По оврагам,

По задворкам,

Смётом здравым,

Оком зорким,

По лазуркам-

Закоулкам,

Вздохом спертым,

Сердцем гулким -

Дружок, не спохватывайся!

Клубочек, разматывайся!

Через дичь-лебеду

Я ль на поводе веду?

Через дичь-лебеду

Я ль на поводе – иду?

Сердце – слева,

Месяц – справа,

Мимо царского

Мимо рыбна

Мимо ряда

Вкруг церковныя ограды

Ко главному входу:

Врата на запоре.

* * *

Ни души, ни вздоху.

Глянь: лесенка сбоку.

Шмыжком, с осторожкой

По лесенке – кошкой:

Стоит наш знакомец-то,

Грызет упо -

Ох, Маруся! Кровь всполо хнутая-страх!

Да как охнет тут, как грохнет тут – да как

Через площадь

– Месяц слева -

Мимо Божья

Мимо гнева

По канавам

– Жилы гудом -

Сердце справа,

Сердце всюду,

По колдобинам-

Валом-варом,

Уж и хват

Суженый! – Взгляни-ка взад,

Привыкай к своим хоромам,

Вдогон церковь с вором, с гробом,

С Богом, с громом!

Через пень-колоду – топом,

Через темь-болото – следом,

Табуном-летит-потопом,

Чугуном-гремит-железом,

Через пень-кол топает,

Ворота ми хлопает.

Гони, робь,

Вперед лбом:

Мертвец с гробом за горбом!

Мо – лись

Мертвец с гробом на горбу!

* * *

– Чего, дочка, видела?

Чего, дочка, слышала?

Каков дом у милого?

– С крестовою крышею.

* * *

– Чего ж, дочка, бледная?

Чего ж, дочка, потная?

– Деревня-то – эвона!

Через пень-кол топала!

– Пирком да за свадебку!

Платочком помашете!

– Чего ж, дочка, плачешь-то?

– Да с радости, матушка.

Е.Б. Коркина

Как и многие поэты начала XX века, М. Цветаева не прошла в своем творчестве мимо сокровищницы русского фольклора. Однако ее обращение к нему носит особый характер. Цветаева не стилизует фольклор, подобно К. Бальмонту, А. Коринфскому, Л. Столице и др., не использует его образы в своих целях, а, сделав мифопоэтические представления народа фактом своего индивидуального поэтического сознания, отражает фольклорными средствами собственное представление о мире.

Поэмы М. Цветаевой 1920-1922 годов - «Царь-Девица», «На Красном коне», «Переулочки», «Молодец» - объединены темой народной стихии. В поэтический мир Цветаевой эта тема пришла в 1916 году и пресеклась - в основном своем русле - в 1922 году с отъездом Цветаевой за границу. Хронологические рамки этого периода ограничены книгами «Версты» (М., 1922 - стихи 1916 года) и «Ремесло» (М.; Берлин: «Геликон», 1923). Несомненным итогом его являются фольклорные поэмы, произведения яркие и сложные, до сих пор по достоинству не оцененные.

Обращение Цветаевой к фольклору и народному языку, как инструменту современной поэзии, было началом процесса преодоления лирической уединенности ее первых трех книг (Вечерний альбом. М., 1910; Волшебный фонарь. М., 1912; Юношеские стихи, 1913-1915) путем приобщения к народной жизни и стихии национального характера в той мере, в какой это было возможно в рамках творческого метода романтического индивидуализма.

Первым опытом этого рода следует считать цикл стихотворений «Стихи о Москве» (март 1916 года) и книгу «Версты» в целом. В 1916 году совокупность причин объективного и субъективного характера составила ту основу, которая сделала возможным изменение мироощущения и стиля Цветаевой в сторону его демократизации и динамизации. Изменения во всех слоях общественной и частной жизни, вызванные войной, относятся к общим причинам. Главным же психологическим импульсом к преодолению лирической замкнутости была для Цветаевой поездка в Петроград в декабре 1915-го - январе 1916 года. Эта поездка разрушила литературное одиночество Цветаевой, принеся ей первый широкий литературный успех, знакомство с поэтами и издателями и возможность профессиональной литературной работы - сотрудничество в петербургском журнале «Северные записки». Важнейшим итогом поездки в Петроград было осознание себя не «женщиной, безумно любящей стихи», а русским поэтом со своим голосом и темой. Именно осознанная потребность своего самоопределения перед лицом «петербургской» поэзии - Блока, Кузмина, Ахматовой, Мандельштама - и вызвала в творческом сознании Цветаевой тему Москвы, расширившуюся впоследствии до темы народной стихии, «кумашной Руси» в «Ремесле» и поэмах 1920-1922 годов.

В трех стихотворных циклах 1916 года, вошедших в «Версты», - «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку» и «Ахматовой», в стихотворениях февраля-марта 1916 года, обращенных к Мандельштаму, в противоположность традиционному после Гоголя, Достоевского и русских символистов «миражу» Петербурга, Цветаева создает московскую «сказку». Не «город-спрут» брюсовских переводов Верхарна, не раздираемый социальными противоречиями город, откуда бежит «в поля» герой «Пепла», а «огромный, странноприимный дом», возвращающий читателя в допетровскую эпоху, к исконным русским святыням - «пятисоборному кругу» Кремля, Иверской часовне, мощам делителя Пантелеймона, сорока сорокам церквей, их золотым куполам, серебряному колокольному звону, радостным праздникам Благовещенья и Пасхи, - вот Москва цветаевских «Верст».

Сейчас, в исторической перспективе, «Версты» кажутся одним из высших достижений поэзии Цветаевой. В книге звучит народная интонация; она пронизана символикой народной лирической поэзии. В «Верстах», наряду со сказкой о Москве, Цветаева создает миф о себе. Лирическая героиня с ее ярким, самобытным, народным характером сливается с населением цветаевской Москвы - «странноприимного дома»: бродягами, нищими, уличными певцами, ворами, юродивыми, преступниками - представителями деклассированных низов, и сама героиня «Верст» - самозванка, кабацкая царица, молящая бога за Гришку Отрепьева, подстрекающая к поджогам и смутам, - плоть от плоти и дух от духа этой стихии низовой народной жизни, опасной, притихшей, глубоко затаенной стихии, и в этом смысле «Версты» 1916 года - книга поистине предреволюционная.

Яркий «московский» стиль Цветаевой, впервые проявившийся в «Верстах», был развит и обогащен в поэмах 1920-1922 годов, где находим самые, разнообразные формы народно-поэтического языка, динамизирующие, обогащающие и разнообразящие поэтическую ткань.

Известно, что Цветаева объединяла лирические стихи в циклы, указывая тем самым на необходимость их контекстного восприятия. То же стремление обнаруживаем и в отношении произведений большой формы. Так, например, можно говорить о цикле пьес 1919 года («Приключение», «Фортуна», «Феникс»), объединенных как местом и временем действия (Европа XVIII века), так и родством образно-стилистической системы. Фольклорные поэмы Цветаевой столь же естественно составляют цикл, и только в контекстном их прочтении обнаруживается полный смысл каждого произведения, значение каждого образа и сквозных метафор-символов в образной системе всего цикла.

При изолированном рассмотрении фольклорных поэм Цветаевой они кажутся не связанными между собой и легко принимаются: «Царь-Девица» -за «костюмную» поэму о неудачной любви, «На Красном коне» - за романтическую аллегорию жертвенной природы поэтического творчества, «Переулочки» - за стилизацию народных заговоров и заклинаний, «Молодец» - за страшную сказку про упыря. Однако, фольклорные на уровне фабулы и языка, поэмы эти сюжетно посвящены главной теме творчества Цветаевой - стремлению лирической героини за границы жизни и человеческой природы, теме духовного преодоления реальности. Именно в этом аспекте рассматриваются эти поэмы в настоящей работе.

Поэма-сказка «Царь-Девица» написана летом 1920 года. Ее заглавие и частично фабула заимствованы из собрания А.Н. Афанасьева.

В соответствии с фольклорной традицией главная героиня поэмы наделена богатырской физической силой и исполинской статью, воинственным и независимым характером. Вопреки традицим Царь-Девица не властительница Девичьего Царства, она предводительствует мужским войском и сама носит явные мужские черты: «Не то Ангел, не Воин какой». Царь-Девица - обитательница фольклорного «иного царства», о чем свидетельствуют многочисленные золотые атрибуты ее портрета: «Каждый волос - золотая струна», «Прижимала» как - щекой золотой» и др. В то же время золотой цвет - синоним огненности и солнечности. И обе эти характеристики, также присутств в портрете героини: «Огнь - отец мне», «А под шатром-то, с лицом как шар золотой» и др. Цвета усиливает впечатление огненности многократным добавлением красного цвета. Царь-Девица появляется на красном корабле, у нее красные кудри, на ней красная каска, она живет под красным шатром. Все эти признаки объединяют образ Царь-Девицы с родственными ему образами последующих поэм цикла.

Связь фольклорного «иного царства» с небесным царством отмечалась многими исследователями. «Признаками неба» (В.Я. Пропп) в изображении Царь-Девицы являются не только фольклорная деталь - «Месяц в ухе серьгой», но и присутствие образов христианской мифологии - Ангел, Демон, Михаил-Архистратиг, серафим.

В небесной природе Царь-Девицы суть трагического конфликта поэмы. Героиня принимает женский образ и покидает свое «иное царство» из-за любви к Царевичу («Перехожу в иную веру...»); проиграв любовную игру, она расстается со своим земным «атрибутом» - сердцем и улетает с Ветром, возвращаясь к прежнему состоянию Ангела, Демона, Бури - стихийного существа, не обладающего ни полом, ни сердцем, ни другими земными характеристиками.

Исследователи уже писали об автопортретных чертах главной героини поэмы. Приведенные выше слагаемые образа (огненность, солнечность, золотая окраска, «признаки неба») являются и самыми существенными чертами самохарактеристик лирической героини поэзии Цветаевой этих лет.

Если имя Царь-Девицы стоит в заглавии поэмы, то с образа Мачехи она начинается. Первое и последнее слово поэмы об этой героине - змея: «Как у молодой змеи - да старый уж...», «И пополз меж камней - Змей...». Следует сразу заметить, что это определение не имеет у Цветаевой только отрицательной окраски. Змея в ее лирике полисемантична и ассоциируется с такими понятиями, как соблазн, женское коварство, опасность, изменчивость, непостоянство как обновление.

По сравнению с фольклорными источниками Цветаева обеляет образ Мачехи: опускает ее связь с Дядькой Царевича, передает Дядьке инициативу в колдовстве с булавками, и в результате отпадения «черных» черт остается лишь «федрин комплекс» - страсть мачехи к пасынку. Линия этой героини в поэме продолжает линию лирики 1916-1918 годов, посвященную стихии ночи, «праматери песен, в чьей длани узда четырех ветров». Это подчеркнуто и в композиции поэмы: Царь-Девица появляется днем и главы с ее участием названы «Встречи», Мачеха же действует в главах под названием «Ночи». Мачеха антагонистична Царь-Девице не только на уровне фабулы, как соперница, но и в символическом плане, как олицетворение земного, плотского начала.

Вместо мужественного богатыря, завоевывающего Царь-Девицу, Цветаева делает героем своей сказки Царевича-гусляра - слабого, женственного, капризного, пассивного, доведя до гротеска черты героя своей лирики. Но в отличие от прототипов в лирике Царевич принадлежит миру творчества. «Он любит гусли, он брат молодому Давиду и еще больше - Ипполиту». Царевич живет «за струнной изгородью», которой и защищается от мира. И именно ему дан монолог, дословно повторяющий важное для понимания жизненной позиции Цветаевой стихотворение 1918 года:

Всё печаль свою покоил.
Даже печки не сложил.
Кто избы себе не строил -
Тот земли не заслужил…

Постоянными характеристиками Царевича в поэме являются, во-первых, его лунарные признаки («Видно, месяц, плакамши, Слезой обронил», «Ох, бел ты мой месяц, Меловой пирожок!» и др.), во-вторых, его отрешенность от жизни, данная в крайнем, гротескном проявлении - он все время спит. Это Спящий Царевич, которого даже поцелуи («ожоги») Царь-Девицы пробуждают не сразу и не надолго. Как художник-романтик, он спит для всего земного, которое он считает низким, и пробуждается лишь для творчества.

Вопреки фольклорной традиции сказка Цветаевой кончается гибелью всех героев и крушением царства. Последняя тема - прототип темы социального неравенства, в полную силу зазвучавшей в творчестве Цветаевой в позднейший период ее творчества. Было бы очень заманчиво, вслед за Е. Фарыно, увидеть символический смысл поэмы в борьбе Неба (Царь-Девицы) и Земли (Мачехи) за Искусство (Царевича), если бы здесь не было еще одного женского образа, вернее - голоса: Автора. Голос Автора организует повествование конструктивно и интонационно и в то же время становится носителем той силы, которая одна спасает эту странную, «резкую», по точному определению современного Цветаевой критика, дисгармоничную поэму от статуса пародии, одновременно являясь и указанием на эту возможность. Эта сила - «романтическая ирония» повествовательной речи Цветаевой, травестирующая ситуации, подлежащие символизации. Своим размером (3130 строк), лексической пестротой, многообразием тем и мотивов «Царь-Девица» чрезмерна и преизбыточна. Впоследствии Цветаева не признавала решающего значения этой поэмы для понимания пути ее поэтического роста, считая, и по-видимому, справедливо, что «одежда» в большой степени скрыла «суть», которую свободнее и полнее раскрыли последующие поэмы. Однако повторение и развитие в «Царь-Девице» главных тем лирики Цветаевой, распределенных между героями, привносит в поэму скрытый лирический сюжет, который здесь представлен лишь экспозиционно: в образах главных персонажей воплощены силы, взаимодействующие не в пространстве сказки (каждый раз - разной), а во внутреннем мире автора.

Значение поэмы «На Красном коне», написанной в пять дней (31 декабря 1920 - 4 января 1921), в контексте всего творчества Цветаевой очень велико. В ней ключ к «Переулочкам», «Молодцу» и шире - к поэтической личности Цветаевой.

Критика восприняла поэму как символическую, в которой вся жизнь изображается «точно стремительный скок огненного коня, точно жертвенный отказ от радости во имя победы духа пламенного».

Центральный образ поэмы - Всадник на красном коне. На протяжении поэмы он определяется как «Пожар», «Царь», «Поток», «Набег», «Ангел», «Гений». Кроме последнего, все эти определения соответствуют характеристикам Царь-Девицы. Соприродность этих образов находит отражение и в их портретах, оба одинаково костюмированы автором как воины: «Доспехи на нем - как солнце» (Всадник) - «Грудь в светлых латах» (Царь-Девица), «Стан в латах. Султан» (Всадник) - «Султан с девичьей головы» (Царь-Девица), и оба живописуются при помощи одного цвета - красного, огненного. В зачине поэмы Всадник определяется как «не Муза», в финале - как «мой Гений». Вероятно, это противопоставление позволило комментаторам «Избранных произведений» Цветаевой назвать Всадника «мужским воплощением Музы», а его коня отождествить с Пегасом. Однако из поэмы не следует, что конь крылат, а только, что он красен, огнен. «Красный, как на иконах», - поясняет Цветаева в письме к Ахматовой. В августе 1918 года Цветаевой написано стихотворение, которое может считаться ядром будущей поэмы, - «Пожирающий огонь - мой конь…». Построенное на фольклорных формулах, стихотворение не только вызывает в памяти образ волшебного коня сказок с его функцией - «посредничество между двумя царствами», но и (на что обратила мое внимание С.В. Полякова) апокалиптический образ Антихриста, смерти, гибели, распада. Что же касается Всадника, то противопоставление «Музы» «Гению» подразумевает, думается, не только различие двух олицетворений поэтического творчества. Гений у Цветаевой не столько персонификация внутренних свойств личности, сколько божественный двойник, Судьба, Вожатый. В том же 1918 году Цветаева пишет стихотворное обращение «Гению»:

Крестили нас - в одном чану,
Венчали нас - одним венцом,
Томили нас - в одном плену,
Клеймили нас - одним клеймом.
Поставят нам - единый дом.
Прикроют нас - одним холмом.

Здесь Гений, родившийся вместе с лирической героиней, неразрывный с ней в жизни и смерти, является мифологическим символом ее судьбы и личности. И жизнь героини поэмы «На Красном коне» подчинена не Музе, а захвачена Гением - высшей силой, «страшный союз» с которой, разрушительный для земной жизни и человеческой души героини, делает ее причастной к стихии иного мира, дает возможность отрыва от жизни и пребывания вне ее. Характер «сего страшного союза» раскрывается в фабуле поэмы. Трижды произносит Всадник свое требование: «убей - освободи Любовь!» Написание с прописной буквы сигнализирует о том, что речь здесь идет не о реальной земной любви. Ее-то как раз Всадник и призывает «убить», чтобы освободить любовь высшую, соразмерную любви верующего к богу. Ради такой любви ко Всаднику героиня трижды жертвует привязанностями своего сердца. При этом отметим две важные особенности ее поведения: «наяву» приносится только первая жертва - кукла, две другие - друг и ребенок - во сне; и второе, героиня приносит эти жертвы пассивно, сомнамбулически, без борьбы.

Перелом в действии поэмы происходит в третьем сне героини. Три жертвы уже принесены ею, жизнь разрушена, и, освобожденная от земных привязанностей, героиня резко изменяет свое поведение. Во второй части поэмы именно ей принадлежит активная роль - она сама стремится к «страшному союзу», преследует Всадника и вызывает его на ратный поединок. Изменение облика героини дано в деталях, сближающих ее с Царь-Девицей: в сцене погони обнаруживается ее связь с ветрами и появляется «золотой атрибут». Боевой поединок героини со Всадником кончается перевоплощением ее личности. Пронзив сердце героини, т. е. убив человеческое в ней, Всадник превращает ее в равное себе неземное существо: «сестра - брат - невеста во льду - лат». Героиня стала духом, пока еще пребывающим на земле, но чуждым земле, «немым соглядатаем живых бурь», ждущим часа умчаться со своим избранником-двойником-вожатым в «лазурь».

Придание обоим героям поэмы «На Красном коне» черт Царь-Девицы показывает, что единый образ существа «иного мира» разделился здесь на два - Вожатого и ведомого, Всадника и героини, а основной конфликт сосредоточился на раскрытии отношений человека с демонической силой, на «страшном союзе» с нею. Здесь же впервые названа цель этого союза - совместный полет в «лазурь».

В композиции поэмы Цветаева выделяет «три царства и последний соблазн», а также «грубую бытовую развязку». Соблазны представлены в виде восходящей - с земли на небо - лестницы, каждая ступень которой - отдельный соблазн («царство»): 1) райский сад, в котором герой прельщается золотыми, яхонтовыми яблоками; 2) радужная река, по которой герой уплывает от земной жизни и земного долга на «раю-радужном кораблике»; 3) огненная бездна, сквозь которую героев увлекает красный конь; и последний соблазн - «лазорь», «седьмое небо», куда герой возносится героиней. В двух последних частях возникают образы и темы поэмы «На Красном коне» - тема необходимости жертвовать земными привязанностями ради достижения высоты и образ красного коня. Здесь же происходит изменение характера героини - от соблазнительницы-колдуньи к вожатой души. Оно связано со ступенями высоты, которых достигают герои, и выражено интонационно-лексическим изменением речи героини.

Однако характеристики «лазори» наводят на мысль о сомнительности достигнутой высоты.

Высь-Ястребовна,
Зыбь-Радуговна,
Глыбь-Яхонтовна

Лазорь обречен вечно тосковать не по своей прежней - человеческой, богатырской - жизни, а по обманувшей его «лазори»:

В лазорь - в раззор,
От зорь - до зорь На привязи Реви, заклят...

Сказка Цветаевой «Молодец» была начата в Москве 30 марта и кончена в Чехии в конце декабря 1922 года, напечатана в Праге в 1924 году. Фабула поэмы заимствована из сказки «Упырь» собрания Афанасьева. В отличие от «Царь-Девицы» Цветаева здесь сохраняет без изменения композицию, мотивы и детали афанасьевского текста (порой дословно), опустив только одну линию (вернее - частично передав ее Молодцу-упырю) - Марусиной бабки, научившей ее, как погубить упыря, и заменив развязку прямо противоположной: Маруся упыря не губит, а сознательно стремится к союзу с ним, принеся в жертву этому стремлению не только свою земную жизнь (идя на смерть), но и вечную (губя свою душу этим союзом). Такое существенное изменение фабулы сказки Цветаева впоследствии объяснила так: «Я прочла у Афанасьева сказку „Упырь" и задумалась, почему Маруся, боявшаяся упыря, так упорно не сознавалась, назвать - спастись.

«Так почему вместо да - нет. Ведь от страха не только забиваются в постель - и в окно выбрасываются. Нет, не страх. Пусть - и страх, но еще что-то. Страх и что? Когда мне говорят: сделай то-то и ты свободна, и я того-то не делаю, значит, я не очень хочу свободы, значит, мне не-свобода - дороже. А что такое дорогая несвобода между людьми? Любовь. Маруся упыря любила, и потому не называла, и теряла, раз за разом, мать - брата - жизнь. Страсть и преступление, страсть и жертва... Вот моя задача, когда я бралась за „Молодца". Вскрыть суть сказки, данной в костяке. Расколдовать вещь».

Заметим сразу, что суть сказки Цветаевой не вскрыта, а привнесена, - концепция сюжета заимствована из знакомой нам поэмы «На Красном коне». О тесной связи обеих поэм говорит как общность проблематики (любовь к неземному существу и готовность ради этой любви на все) и структуры (мотив трех жертв, сцены в церкви - спор с богом за любимую), так и родственные черты героев обоих произведений. Соприродность Молодца-упыря Всаднику на красном коне проявляется прежде всего в требовании самых страшных жертв. Образ Молодца разработан гораздо подробнее, чем образ его предшественника. Главная черта упыря - его двойственность: он - оборотень, демоническая сила, подвластная стихии, не властная в себе, но в то же время он был человеком, и в его памяти остались родовые чувства его первой природы - жалость, нежность, сострадание. «Это история оборотня, все сделавшего для спасения от себя той, которую он неминуемо должен был погубить... Оборотня, ставшего человеком».

Так же как и Всаднику, Молодцу присущи огненные характеристики («молодец-огонь», «молодец-пожар», «рубаха кумашная» и др.). Даже самые малозаметные детали обеих поэм веско свидетельствуют о связи этих двух образов в сознании Цветаевой: оба героя при исчезновении «гаснут» («Как в землю сгас» - Всадник, «Как сказал - так сгас» - Молодец) и оба появляются в церкви в окне («огненный плащ - в прорезь окон» - Всадник, «В левом окне. В вечном огне» - Молодец).

В образе Маруси пересеклись многие линии предшествующих произведений Цветаевой - лирики и поэм. Тема союза Маруси с Молодцем приобретает в этой поэме характер противопоставления традиционному христианству, что несомненно стоит в связи с умонастроением эпохи, в которой формировалась личность Цветаевой. Однако, отмечая многочисленные христианские реминисценции рассмотренных поэм и общую антихристианскую направленность их, следует иметь в виду, что образы христианской мифологии, наряду с образами языческой, были для Цветаевой явлениями эстетического, а не религиозного порядка. Усвоив антихристианскую направленность символизма и богоборческую - индивидуализма, сделав древнее народное двоеверие фактом современного индивидуального сознания, Цветаева присваивает разные имена одной и той же силе, занимающей в ее поэтическом мире место религиозного центра. Эта сила - Стихия, Демон, Искусство. «...У меня Бога (одного) нет, не было и вряд ли будет, я живу в тончайшем, высочайшем и последнем соблазне мира - не люблю этого слова, но приходится - искусстве. Я знаю, что Ваше - выше, но у меня его нет».

Апофеоз поэмы:
Та - ввысь,
Тот - вблизь,
Свились,
Взвились:
Зной - в зной,
Хлынь - в хлынь!
До - мой В огнь синь!

«Адрес» полета героев, трансформация «лазори» вызывает разноречивые толкования. В уже цитированном предисловии Цветаевой к французскому переводу «Молодца» она высказалась недвусмысленно: «...И вот дитя, обожаемое и потерянное, - ибо сына с собой в Ад не берут... Потом - блаженный полет вдвоем в вечную погибель».

Подведем итоги. В рассмотренном цикле фольклорных поэм Марины Цветаевой фольклорна лишь форма (фабула и поэтика), содержание же их антифольклорно, ибо подчинено индивидуальному лирическому сюжету. «Народность» для Цветаевой «тоже платье, может быть - рубашка, может быть - кожа, может быть седьмая (последняя), но не душа». Фольклорным героям поэм приданы автопортретные черты и психологические характеристики лирической героини поэзии Цветаевой.

Во всех поэмах описана одна и та же пограничная ситуация - противостояние Силы и Жертвы. Встреча героя (героини) с неземным существом и стремление к союзу с ним ведет к разрушению его личности и жизни. «Искушение души высотой», «последний соблазн» - лейтмотив цикла.

Всех героев притягивает к себе - до полного самозабвения и забвения земного долга - стихийная сила, темная, ничем не просветленная и в этом смысле противоположная Богу, воплощенная в существе иного мира - Царь-Девице, Всаднике, Чернокнижнице, Молодце. Разрушительная для жизни и души человека, сила эта требует от него нечеловеческих жертв, давая взамен чувство причастности к иному - высшему - миру. «Демон (стихия) жертве платит. Ты мне - кровь, жизнь, совесть, честь, я тебе - такое сознание силы (ибо сила - моя!), такую власть над всеми (кроме себя, ибо ты - мой!), такую в моих тисках свободу, что всякая иная сила будет тебе смешна, всякая иная власть - мала, всякая иная тюрьма - просторна».

Иной мир выражен в этом цикле поэм сквозной метафорой «лазори». Этот ключевой образ конечной цели стремления героев в большой степени близок к общесимволистскому восприятию синего цвета, как синонима вечного, высокого, божественного, «высоких просвящений». Для Цветаевой лазорь - символ абсолютного бытия, находящегося за пределами земной жизни. И даже если лазорь - соблазн, обман, морок, Ад, герои Цветаевой отдают свою душу и свою жизнь за причастность к стихии иного мира.

«Переулочки» (апрель 1922 года) - последняя поэма, написанная Цветаевой в России, издана ею уже в Берлине в составе книги стихов «Ремесло». Критика, рецензируя книгу, обходила поэму молчанием. Фабула «Переулочков», заимствованная из былины о Добрыне Никитиче, настолько темна, что если бы не авторское указание на источник, догадаться о его наличии было бы трудно. «Раскройте былины и найдите былину о Маринке, живущей в Игнатьевских переулочках и за пологом колдующей - обращающей добрых молодцев в туров - задуряющей. У меня - словами, болтовней, под шумок которой все и делается: уж полог не полог, - а парус, а вот и речка, а вот и рыбка, и т. д. И лейтмотив один: соблазн, сначала „яблочками", потом речною радугою, потом огненной бездной, потом - седьмыми небесами... Она - морока и играет самым страшным». Имя героини былины, на которую ссылается Цветаева, исследователи связывают с Мариной Мнишек. Интерес Цветаевой к этому персонажу русской истории и, в известной мере, отождествление себя с нею в лирике 1916-1921 годов сыграли, вероятно, не последнюю роль в выборе источника для «Переулочков». Марина Мнишек воспевается Цветаевой как чернокнижница: «Черную свою книжищу Вынула чернокнижница. Знать, уже делать нечего, Отошел от ее от плечика Ангел...» «Чернокнижничество» является также важной чертой лирической героини Цветаевой этих лет: «...К изголовью ей (дочери, - Е. К.) Отлетевшего от меня Приставь - Ангела. От словесной храни - пышности, Чтоб не вышла, как я - хищницей, Чернокнижницей» и мн. др.

Образцом этой «словесной пышности» хищницы и чернокнижницы может служить вся центральная часть «Переулочков», представляющая собой ярчайший пример того магического искусства чернокнижников, которое носит название «обморочанья» (уверенье человека против его воли в чем-то, обратном очевидному).

Таким образом, из былины взят характер героини, обольстительницы и колдуньи, в большой степени уже разработанный в предшествующей «Переулочкам» лирике, и некоторые детали.

Первый патроним придает ей зловещий оттенок (связанный с личностью хищницы - вожатой в эту «высь»), два других образованы от символов первых двух соблазнов - райского сада и радужной реки. Несмотря на то что «последняя высота» дана всерьез (читатель, вслед за героем, обольщается строем речи героини, забывая, что он находится внутри соблазна и подвергается колдовству), она входит в состав «мороки» и потому не истинна. Вспомним: «Она (героиня, - Е. К.) - морока и играет самым страшным». И изменение характера героини так же мнимо, как ее «седьмое небо».

Ключевые слова: Марина Цветаева,фольклорные поэмы Цветаевой,поэты серебряного века,критика на творчество Марины Цветаевой,критика на стихи Марины Цветаевой,анализ стихов Марины Цветаевой,скачать критику,скачать анализ,скачать бесплатно,русская литература 20 века

Борису Пастернаку -
«за игру за твою великую,
за yтexи твои за нежные…»

Часть первая

1. Молодец

Синь да сгинь - край села,
Рухнул дуб, трость цела.
У вдовы у той у трудной
Дочь Маруся весела.

Как пойдет с коромыслом -
Церкви в звон, парни в спор.
Дочь Маруся румяниста -
Самой Троице раззор!

Отпусти-ка меня, мать,
С подружками погулять,
Ленку тонкого попрясть,
Здоровьица порастрясть.

Заспалась уж очень-то
Под камнем - руда!
- Гуляй, гуляй, доченька,
Пока молода!

Бегут русы,
Бегут круты,
Шелком скрученные -
Эх!
Моя - круче,
Твоя - круче,
У Маруси - круче всех!

Ходи шибче,
Ходи выше,
Медом сыщенная -
Эх!
Моя - выше,
Твоя - выше,
У Маруси - выше всех!

Наше счастье -
Ткати, прясти,
Ладком-в складчину-да в гладь!
- Ходи чаще! -
Двери настежь:
- Добро-здравствовать-гулять!

То ль не зга,
То ль не жгонь,
То ль не м?лодец-огонь!

То ль не зарь,
То ль не взлом,
То ль не жар-костер - да в дом!

На круг поклон,
Кошель на стол,
Из кошеля - казна ручьем, дождем:
- Хватай в подол!

За сладким-за крепким
Беги, малолетство!
Сокола, на спевку!
Гуляй, красны девки!

Стакан с краем налит,
Кумач жаром горит,
Каждый сам головит,
Народ валом валит.

Горят, ярки,
Горят, жарки,
Жаром бархачены -
Эх!
Мои - жарче,
Твои - жарче,
У Маруси - жарче всех!

Стучат, громки,
Гремят, звонки,
Неуёмчивые -
Эх!
Мое - громче,
Твое - громче,
У Маруси - громче всех!

Вытирайте, Любки,
Малиновы губки!
Волынь, за погудку!
Сок?л, по голубку!

С которой из нас вперед
Чужой м?лодец пойдет?
Котору из нас вперед
Сок?л - за руку возьмет?

За той потянуся,
Что меж русых - руса,
Вкруг той обовьюся,
Что меж Люб - Маруся!

Пляши, Маша,
Пляши, Глаша,
Да по-нашенскому -
Эх!
Моя - краше,
Твоя - краше,
А у гостя - краше всех!

Дрожи, доски!
Ходи, трёски!
Покоробиться вам нонь!

Под тем - доски,
Под тем - доски,
А под м?лодцем - огонь!

Огонь там-огонь здесь,
Огонь сам-огонь весь!

Руки врозь,
Ходом скор,
Вкруг березыньки - костер.

Грива - вкось,
Дыхом - яр,
Вкруг часовенки - пожар!

Прядает, прыщет,
Притопот, присвист.
Пышечка! - Пищи!
Прищепот, прищелк.

Ой да што ж!
Ой да где ж!
Уж и силушки в обрез!

Ой да што ж!
Ой да где ж!
Лучше жилочки подрежь!

Пляши, пряха,
Пляши, птаха,
Растят-взращивают - ан:

Кому - заступ,
Кому - ястреб,
Кому - м?лодец незнам.

Неслежён, неслыхан -
Дыхом, дыхом, дыхом!

Не добром - так лихом!
Вихрем, вихрем, вихрем!

Тваво золотца - пуды,
И мне, м?лодцу, ссуди!

Твой малиновый налив -
Ссуди, девка, поделись!

Ты - сок,
Ты - лист,
Я - нож румянист!

Едок по заслугам!
Кругом, кругом, кругом!

Не добром - так худом!
Кругом, кругом, кругом!

Твоя кожа шелковая -
Потому прищелкиваю.

Твоя сладость спрятанная -
Потому приглатываю.

Близь - в близь,
Сердь - в сердь,
На - жызть,
На -

Ай, Маруся!
Коса руса!
Урожайные хлеба!

Что шатнулась,
Всколыбнулась,
Аль на ноженьки слаба?

От ореховой скорлупки
Весь изъян.
Не пора ли нам, голубки,
По домам?

(Уж как я сваво безусова
Да в рот!)
- Проводи меня, Маруся,
До ворот.

Уж ты кось-околица,
Калитка косящата.
- Небось пням не молимся:
У купца в приказчиках.

Чай, не задаром:
Звону - хоть брось!
Красным товаром
Тоже, небось!

Наши баньки топлены,
Наши кони - скореньки.
А село - на што тебе?
Небось - с колоколенкой.

Сердь моя руса,
Спелая рожь -
Сердце, Маруся,
Замуж пойдешь?

2. Лесенка

Пляши, мати,
Коль не лень!
У нас в хате
Велик-день.

Меня, ветку,
Алый плод,
Сок?л в женушки берет!

А сказал тебе отколь?
- Глаза-волосы как смоль!

А сказал тебе из чьих?
- Одно сердце - на двоих!

Твои сласти - срочные,
Твое сердце - слепенько.
Накинь ему, доченька,
На пуговку - петельку.

Мое слово верное,
Мое сердце зрячее.
Иди, сердце сдерживай,
Клубок разворачивай.

Уж и жар!
Уж и пляс!
На три Волги расплелась!

Уж и спех!
Уж и дых!
Одно сердце - на двоих!

Уж ты яблочко-некусанное-плод!
Проводи меня, Маруся,
До ворот.

Прощай, пташечка
Моя вспугнута!
(Она петельку -
Да на пуговку).

Сон несбытошный,
До свиданьица!
(А уж ниточка
Селом тянется).

По канавам,
По заборам
- Месяц справа -
Мимо бревен
По амбарам,
Мимо ставен
По колдобинам -
Канавам,
Ходом дробленным,
Дозором,
Вором-крадом.
Не споткнися,
Ниточка моя, не рвися,
Новик, не закатывайся,
Клубочек, разматывайся!

По оврагам,
По задворкам,
Смётом здравым,
Оком зорким,
По лазуркам -
Закоулкам,
Вздохом спертым,
Сердцем гулким -
Дружок, не спохватывайся!
Клубочек, разматывайся!

Через дичь-лебеду
Я ль на поводе веду?

Через дичь-лебеду
Я ль на поводе - иду?

Сердце - слева,
Месяц - справа,
Мимо царского
Кружала,
Мимо рыбна
Мимо ряда
Вкруг церковныя ограды
Ко главному входу:
Врата на запоре.

Ни души, ни вздоху.
Глянь: лесенка сбоку.

Шмыжком, с осторожкой
По лесенке - кошкой:

Стоит наш знакомец-то,
Грызет упо -

Ох, Маруся! Кровь вспол?хнутая-страх!
Да как охнет тут, как грохнет тут - да как

Через площадь
- Месяц слева -
Мимо Божья
Мимо гнева
По канавам
- Жилы гудом -
Сердце справа,
Сердце всюду,
По колдобинам -
Ухабам
Валом-варом,
??Уж и хват
Суженый! - Взгляни-ка взад,
Привыкай к своим хоромам,
Вдогон церковь с вором, с гробом,
С Богом, с громом!

Через пень-колоду - топом,
Через темь-болото - следом,
Табуном-летит-потопом,
Чугуном-гремит-железом,

Через пень-кол топает,
Ворот?ми хлопает.

Гони, робь,
Вперед лбом:
Мертвец с гробом за горбом!

Мо - лись
Покрову!
Мертвец с гробом на горбу!

И -
Дом.

Чего, дочка, видела?
Чего, дочка, слышала?
Каков дом у милого?
- С крестовою крышею.

Чего ж, дочка, бледная?
Чего ж, дочка, потная?
- Деревня-то - эвона!
Через пень-кол топала!

Пирком да за свадебку!
Платочком помашете!
- Чего ж, дочка, плачешь-то?
- Да с радости, матушка.

3. В ворот?х

То над зоренькою мать
Над сокровищем:
- Слезой корку поливать
Дело вдовичье!

Вплетай, золотце,
Базар в волоса!
Небось м?лодец-пожар
Заждался!

Телом льстив,
Взором дик:
- Чего в очи не глядишь?

(В висках - стук,
В жилах дрожь),
- Чего ближе не идешь?
Уж ты кровь моя-нарушенная-робь,

Девки вьюном крутятся,
Стрекочут, потворствуют.
А Маруся тупится,
Не хочет, упорствует.

Душа твоя дикая!
Гордыня двуперстная!
Стыдят, перстом тыкают,
Грохочут, усердствуют.

Аль укусит
Дружок?
(Уж Маруся - шажок).

Аль удушит
Жених?
(Уж Маруся - от них).

Не пошла б, каб не страх.
Шаг да шаг - в воротах.

Пиши, девка, н?бело:
На лесенку лазила?

Пыхтит, глаза - стеклами:
- Приступочкой грохала?

(Глаза вски - ды - вает) :
- Была-видела? - Нет.

Ну так знай, сестра,
(Сам белей холста,

Сопит, ворот рвет).
Завтра брат помрет.

Зуб о заступ -
Лязг.
Как сказал -
Так сгас.

А уж мать с мосточку-то:
- Как любились-сватались?
Чем угощал-потчевал?
- Загадками, страхами.

Чего, дочка, хмуришься?
Темна твоя исповедь.
- На крестовой улице
Дом обещал выстроить.

Кончать бы, как начато!
- Попляшешь, просватамши!
- Чего ж, дочка, плачешь-то?
- Да с радости, матушка!

Спит двор, спит и дом,
Спит дым над бугром,
Спит пес, спит и гусь:
- Марусь, а Марусь!

Спасай мою жызть!
Сестрица, проснись!

Спит царь, спит и вор.
- Встань, встань на дозор!

Зол, страшен и гол.
Осиновый кол,

Сестрица, готовь!
Спасай мою кровь!

Ползком - через шлях,
Стойком - в воротах,
Калиткою - скрип…
- Сестрица, погиб!

Лют брачный твой пир,
Жених твой у -

Привстать хочет;
Плеча - пудом.
- Вставай, дочка!
Братцу худо!

Пчелой сушит!
Червем точит!
- Вставай, душу
Отдать хочет!

Тут как вскочит:
- Кровь! Кровь в доме!
- Молись, дочка:
Братец помер.

Лежит братец, белки прячет
Под синими веками.

Обмыт братец, одет братец,
Мать к попу поехала.

Неплохой тебе сестрою
Была: штаны пл?таны.
Куды кинусь? куды скроюсь?
Все горлышко - пятнами!

Попы ладаном оденут,
Кадилами встречными.
Куды кинусь? куды денусь?
Ведь три - твоих свечечки!

Есть ктo? - Чу!
Задуло свечу.
Отзо - вись!
Две разом сдались
И:
С хрипом-с криком через пень-кол-колеи.

4. Вторые ворот?

Как на страшный на суд
Ноги сами несут.

Тишь и темень везде.
Свет - в последней избе.

И - косяк-то знаком! -
Прямо в пляску - снопом.

Разом пляс стал:
Вздох, стон, причет.
Рукой застят,
Водой прыщут.

Жужжат, жмутся
Гурьбой, сбродом.
Чужой тут же,
Стоит одаль.

Ну-кось, девки, -
Шагнул к телу.
Глядит. - Очи взвела, - Села.

Встает, ровно в дрёме
Тяжкой, неведомой.
- Брат у меня помер.
- Бедная! Бедная!

Серая ты верба! -
Люлькают, пестуют.
И м?лодец первый:
- Царство небесное!

Уж ты рожь моя-нерушенная-мед,
Проводи меня, Маруся, до ворот!

Ветер да ивы.
Тихий, не дерзкий.

В кротости просим!
Милости райской!
Встану с допросом -
Не отпирайся!

Брось свою хитрость!
- Сердце, клянусь:
Прахом рассыплюсь,
Ввек не вернусь!

(Рученьки сжаты,
Ноженьки ноют).
Нашего брата
Правдою кроют!

До сердцевины,
Сердь моя, болен!
Знай, что невинен,
Знай, что неволен!

Сам тебе в ручки,
Сердце, даюсь!
Крест мне и ключ мне:
Ввек не вернусь!

Лют твой сударик!
Лют твой румяный!
Полночь как вдарит,
Волком как гляну -

«Знаю мол чья мол
Кровь в твоих жилах!»
Всё мне до самой
Капли и выложь -

И разорвется
Весь наш союз.
Ветром в воротцы -
Ввек не вернусь!

Не одну твою жызть
В руках, сердце, держу:
Вчера брата загрыз,
Нынче мать загры -

Раз,
Другой
С колокольни - бой.

Раз за разом
Дробясь
До двенадцати раз.

Над душой дыша:
- Скажи, следом шла?

Дрожат, вплоть сошлись.
- Мою знаешь жызть?

Глаза вски - ды - вает.
- Была-видела? - Нет.

Ну так знай, слепа,
(Pyкy снял с плеча,

Пыхтит, землю бьет)
- Нынче мать помрет.

Зуб о заступ -
Лязг.
Как сказал -
Так сгас.

А навстречу, с ветром-то:
- Спеши, моя странница!
Псалтирь читать некому!
- Никак не расстанемся!

Чтоб каждый твой помысел
Сбылся, моя звездочка!
- Три дня как знакомы с ним:
Второй дом возводит уж!

Щедровит уж очень-то!
- Землицы достаточно!
- Возьмешь к себе, доченька?
- Сама приду, матушка!

Дол - га ноч - ка,
Долга ночка скушная!
- Доч - ка! Доч - ка!
Собаки - все спущены?

Аль шажочка
Не ступишь для матери?
Доч - ка! Доч - ка!
Врата крепко заперты?

Ды - ши ти - ше!
Привадишь - гpex н? душу!
- Сплю-не слышу,
Сплю-не слышу, матушка!

Дол - га ночка,
Долга ночка страдная.
- Доч - ка! Доч - ка!
К знахарке за снадобьем!

Кол да кочка
Земным моим помыслам!
Доч - ка! Доч - ка!
Кто в ворот? ломится?

Не свой! Пришлый!
Железная хваточка!
- Сплю-не слышу,
Сплю-не слышу, матушка!

Дол - га ночка,
Долга ночка судная.
- Доч - ка! Доч - ка!
Прощай! Мною сгублена!

В оди - ночку
Помру, спеши, р?дная!
Доч - ка! Доч - ка!
Прощай! Тобой продана!

Сопит, пышет!
Спеши! - Силком-натиском!
- Сплю-не слышу,
Сплю-не слышу, ма -

Лежит матушка недвижная,
В снега саванные выряжена:
Важная.
Книжная.

Глаза - чаши непочатые -
Пятаками припечатаны:
Вдавлены.
Спрятаны.

Для того, глаза, прикрыты вы,
Чтобы дочку не выпытывали:
Тайную
Скрытную.

Чтобы, коршуны над падалью,
К себе дочку не выглядывали:
В саваны.
В ладаны.

И не надо нам тех страхов пытать.
Ан и на пол - пятак.

И не надо нам в ту хату - ногой.
Ан и на пол - другой.

Знать, не сыт
Гнев твой - п?смерть.
Правым спит,
Левым смотрит.

5. Под порогом

Уж плясано, плясано!
Уж топано, топано!
Все головы - масляные,
Красные, потные.

Платочками-всплёсками,
Прижимками-шашнями.
Один только вдовствует:
Рубаха кумашная.

Ан и настежь - двёрочка:
Мороженый дых.
Да голосом обморочным:
- Здравствуй, жених!

Поклон долог,
Оскал страшен.
- Мать под полог
Ушла, - вспляшем!

Девки разом
В разгон - с плачем.
- Одним глазом
Глядит, - вспляшем!

Красна свадьба!
Чего краше!
Дочка мать продала, -
Вспля -

То не плат белый вьется -
Душа с телом расстается.

Очнись! - Не хочу!
Пляша душу испущу!

Беги, девка, из хаты!
Спасай душу! - Тваму брату

И так хороша!
На кой мне душа!

Не пожар тушу,
Свою смерть пляшу
С гикотом! с топотом!

Головней пышу!
Головой к плечу:
Шепотом, шепотом!

Оттого что клад
Закопали в тай:
Жемчугом! Золотцем!

Оттого что ад
Мне кромешный - рай:
С м?лодцем! С м?лодцем!

Не метель - клочья крутит:
Девка с м?лодцем шутит.

Не пожар - стёклы бьет:
Парень к девице льнет.

Невестынька!
Стряхни мечту!
Гони версту!
Беги к попу!

Что ведаешь -
Всё выложь в раз!
Вскачь, девонька!
Последний час!

Не хочу твоей раны!
- Ад с тобой - сад румяный!

Не хочу твоей пены!
- Смерть с тобой - жемчуг ценный!

Не избыть такой нежбы!
Выплясали из избы.

Лесной стравы опилась!
Двор переплывают в пляс.

Ты мне князь! Ты мне храм!
Пляшут, пляшут к ворот?м.

Отступись! - Лют жар! - Всю выжму!
Пуще жизни! - Пуще жизни!

Дождалась! - Конец! - Все стерпишь?
Пуще смерти! - Пуще смерти!

И н? голову - в самый спор
Литого олова топор

По темени: в последний пляс
Земного времени приказ

Крестом да кадилом
Говори - ходила?

На тайное дело
Говори - глядела?

Глаза вски - ды - вает:
- Была-видела? - Нет.

Ну так знай, стойка,
(А из глаз - тоска

В три ручья да сплошь!)
Нынче в ночь помрешь.

Зуб о заступ -
Лязг.
Как сказал -
Так сгас.

Лежит девица
Как в церкву убранная.
Ровно деревце
В цветенье - срубленное.

В три полотнища
Простерлась, в строгостях.
Да нейдет еще
Душа из ребрышек.

Сон-не сон, лежит,
Да плоть-не плоть, лежит,
Ни кость-ни вздох, лежит,
Да ждет-пождет, лежит.

По жилкам - унывная
Жаль, ровно дудочка.
Все такое дивное,
Чудное чудится.

Ровно не на лавочке
Лежит: в цветах-в шелестах.
Ровно не жила еще:
Дед с бабкой не спелися!

Под горькой осиною,
С ручьями, с пчелами.
Все цветочки синие,
Она - что полымя!

Под горькой осиною,
Где странник путь держал.
Все цветочки синие,
Она - что уголь-жар.

За той потянуся,
Что меж русых - руса,
Вкруг той обовьюся,
Что меж Люб -

Сплю, не трожь!
- Жжем-не ждем!
Вкруг роскошества -
Шмелем.

Час да наш,
Ад мой ал!
К самой чашечке
Припал.

Конец твоим рудам!
Гудом, гудом, гудом!

Конец твоим алым!
Жалом, жалом, жалом!

Ай - жаль?
- Злей - жаль!
С одной пей!
Ай, шмель!

Во - весь
Свой - хмель
Пей, шмель!
Ай, шмель!

Смекай, румяниста,
Всех кровинок - триста.

Держи, бережлива,
Одну на разживу:

Чтоб той реченькой да вспять
Было нам с чего начать.

Замок да печать.

Свежей прежнего да встать -
Нельзя помнить, велю спать.

Замок да печать.

Чтоб и в самом сонном
Сне тебя не вспомнил,
Велю: цвети скромно.

Чтоб за самим князем
Встрев - тебя не сглазил,
Велю: гляди н?-земь.

Наших встреч - счетом пять:
Зерном лечь, цветком встать.

Цветок красен, листок зелен,
Дай тебя уколыбелю
На всю вечность - неделю.

Чтобы ноженьками в двери
Проносить тебя не смели,
Панихиды не пели.

Чтобы с дедами-с отцами
Под крестом тебе не стлали,
Вверху камня не клали.

Раз да раз - пять разов:
Перед Богом - пять годов.

Твоих бед - пять возов:
Без обедни - пять годов.

В царстве небесном
Девки - все русы!
Спишь ли, невеста?
Спишь ли, Маруся?

В царстве небесном
Овцы - все целы!
Спи, моя белая!
Больно не сделаю!

Нагадали тебе девки перемену:
Побелела моя радость, побелела.

Наплясали тебе девки покрывало,
Отпылала моя радость, отпылала.

Зубки - что скалишь?
Аль уж вдовца
Праздную? - Аль уж
Кровушка вся?

Над взд?шным над склоном -
Звоном, звоном, звоном!

Над сердцем над впалым -
Жалом, жалом, жалом -

Ай, в самую сердь!
Прощай, моя -

То не бусинки
Вокруг жемчужинки:
Над Марусенькой
Толпой - подруженьки.

Тяжело, небось!
(Небось, со всякой ведь…)
Таку молодость
Стоять - оплакивать.

Росла правильная,
Цвела, пламенная.

Зачем спаивали?
Зачем сманивали?

Мести б тебе гладенько,
Цвести б за князенькой.
Хошь для ради празднику
Раскройтесь, глазыньки!

В платочке голубеньком,
Дарила б рубликом…
Раскрой, девка, губоньки,
Скажись, голубонька!

Не считавши
До трех
Из-под савана - вздох.

На всех разом
Да в ряд
Из-под савана - взгляд:

«Как я грешница великая пред Богом -
Проносите меня, девки, под порогом.

Как я с нежитью и в смерти неразрывна -
Хороните меня, девки, на развилье:

В снегах, без креста».
Сказав - отошла.

Греши с Богом!
Земля скроет!
Под порогом
Яму роют.

Прощай! Трогай,
Сустав-хрящик!
Под порогом
Тело тащат.

Как из хаты той безглазой
Выносили троих разом:

Двоих - правильной дорогой,
А Марусю - под порогом.

Как на отдых тот на грозный
Проносили троих - розно:

Двоих - в садик во крестовый,
А Марусю - во просторы.

В те простор - ны - и.

Часть вторая

Эй, звоночки, звончей вдарим!
Наша новая дуга!
Молод барин, холост барин,
Cтap у барина слуга.

Эй, дружочки, скорей будем!
Да на все наши снега!
Буен барин, бубен - барин!
Хмур у барина слуга.

Эй, кони мои -
??Вы сони мои
??Нахлёстанныи -
??Эй, вёрсты мои!

Верста слева, верста справа,
Верста в брови, верста в тыл.
Тому песня, тому слава,
Кто дорогу породил.

Уж не Сидор я, не Павел,
В плечах - удаль, в ушах - гул.
…В глазах - столб рябой поставил,
В снегах - вёрсту протянул.

Эй вы кони мои
??Сони мои
??Собственныи!
??Нахлёстанныи!
??Эй, вёрсты мои!

Втору сотню загребаем,
Пляши, сбруя, гуляй, кнут!
- Глянь-кось, барин, встань-кось, барин,
Чем снег?-белы цветут!

Где вёрсты сошлись,
(Все - врозь, одна ввысь) -
Цвет, цвет румянист
Горит, уголь-чист!

(Нов у барина глазок,
Скок у барина лег?к).

Перстами защелкал:
- Ай, сдую! Ай, сдерну!
- А ты его с толком!
А ты его с корнем!

В ладошки заплёскал:
- Ай, знатный! Ай, важный!
- Смотри, барин, слёз бы
С красой - да не нажил.

(Млад у барина зубок,
Нрав у барина рез?в).

В сугроб - по колено,
Меха - нараспашку.
(Коль красен, так мне мол, -
Грехи наши тяжки!)

Торопится, взором
Ест, горячится.
- Ну как, барин, скоро ль?
Место нечисто!

Обдувает, стряхивает
Снег с листа.
Сел, в полу запахивает.
- Гей, верста!

2. Мрамор?

Что за свет такой в снегах
О двенадцати столбах?
Сугроб-белая гора,
Пр?дедовы мрамора.

По той лестнице - да ввысь:
Взглянуть - ноги отнялись!
Сверкнула - и канула
Стремниною каменной.

Отрешись - хоть раз испей
Мраморных оторопей!
Взглянешь - и вбросятся
Мороком, пропастью.

Впрочем - Богу ли соврем? -
Столб как столб и дом как дом:
С башнями, с банями:
Нашего барина.

Что ж барин? Бражничает?
Буйствует? Шпажничает?
Жизнью небрежничает,
С цветиком нежничает.

Цвет мой-найденыш,
Жар мой в ладонях,
Князь мой-затворник,
Красный поддонник.

Как ударит в барабан
Красный мрак по мрамор?м,

Как взыграет, аргамак,
Красный мрак во мраморах -

Да по притолкам - в дым?,
Да по тутолкам - в чаны…
И не надо мне вина!
И не надо мне жены!

Младость в ладонки
Плещет с веселья,
Старость в сторонке
Стелет постелю.

Стелет - без складок,
Канет - без дна…
Старость на младость
Очи взвела.

Встала - да во мрак,
Встала - да вперясь:
- Я у тебя раб,
Ты у меня князь.

В энтих мраморах…
(К уху наклонясь:)
Стар у тебя раб…
Нежить завелась.

Так что - безо лжи -
Виду не кажи,
Взору не межи,
В зоркости лежи.

Не ветер в гopax
Седины отряс.
Гудит в мраморах
Двенадцатый час.

Высок, одинок
Грядет государь.
(Считай, баринок:
Четвертый удар!)

Час - тысячегруд,
Час - тысячеуст.
Все м?роки дружб,
Все промахи чувств -

Всё выворотил
И выбросил - вал.
(Эй, выше держи!
Девятый упал!)

Девятый удар,
Десятый размах.
Грядет государь,
Грядет в мраморах.

В бахр?мах - заглох -
И - громом вдоль зал -
Высокий как вздох
Двенадцатый вал.

Да с двенадцатым, с последним - в самый бой
Как встряхнется-встрепенется зелень-зной.

Да с двенадцатым, с последним - в самый вал
Как сорвется-оторвется пламень ал.

(Барин как взарится!)
Н?-земь как свеется!
Да как ударится
Красною девицей!

Красное приданное,
Щечки бесчувственные.
Стан запрокидывает,
Ручки выхрустывает.

Грудками взыгрывает,
Деснами взблестывает,
Полными пригоршнями
Дрёму расплескивает,

Взблёстами! - Искрами!
Бровки-то - в две версты!
Ай да поистину
Красная девица!

Бочком вправо,
Бочком влево.
Плывет павой.
Барин - следом.

В ногах - навык:
Чертог - ведом.
Берет вправо.
Барин - следом.

Громки мраморные плиты,
А ее шаги - как смыты.

Звонки мраморные стены,
А ее шаги - как в пену.

Луна в небе - бела.
Плывет, - влево взяла.

Плывет - хлебом,
Плывет - медом.
Барин - следом:
Как запродан.

Метет змеем,
Метет русым.
Как приклеен,
Как прикручен.

Хитры девицыны плутни!
(Глядит:) занавес лоскутный.

Легка девицына свита.
Посередке - стол накрытый.

Не сробевши вот столь -
Хвать - за хлеб да за соль!

Яства - искусные,
Вина - печатные.
Корочкой хрустнула,
Чарочкой звякнула.

Смоквы - роскошные,
Сласти - московские.
Корка искрошена,
Чарка расплёскана.

Слезкой наслащивает,
Думкой - закусывает.
Всеми суставчиками
Скуку выхрустывает.

Как ударит из стремян.
Лунный луч по хрусталям,

Как взыграет, раскалясь,
Лунный луч во хрусталях

Да как упрется
В лик ее лепый…
- Батюшки-светы!
Очи-то - слепы!

Впалый.
Огненный.
Встала.
Вздрогнула.

Лик - как выдышан.
Ни кро -
виночки.

В лентах-в ржавостях,
В бусах-в тусклостях.
Стенкой крадется.
Ухом слушает.

Вьется, лепится
Черной немочью:
Как по лесенке -
Вверх по стеночке!

Веки суживает,
Плечи втягивает:
Ох, подслушивает!
Ох, подглядывает!

Да как взманит,
Телом прянет, -
Об земь грянет -
В пляс пошла!

В те звонки невидимые
Ты кому названиваешь?
Ты кому подмигиваешь?
Ты кого приманиваешь?

Не путем - так с вывертами!
Не за грош - так втридорога!
Усмешками призрачными
Ты кого заигрываешь?

С кем хороводишься?
Где твои званые?
Ведь никогошеньки:
Месяц да мраморы.

Месяц - взблёстами
Звяк - об стеклышки.
Чаркой - п? столу:
С милым чокнуться!

Чарка - вдребезги!
Скатерть - краскою!
Знать у девицы
Счастье - красное!

Хочу страчу!
Хочу спрячу!
Пляшет. Плачет.
Плачет. Пляшет.

Вплавь. Вскачь.
Всё - в раз!
Пляс. Плач.
Плач. Пляс.

Парусами шелковыми
Середь пола - колоколом.

Ладошки навыворот:
Землицу раскидывает.

Ноготками яростными
В половицах скрябается.

С Востока да к Западу
Ложбинку выкапывает:

Дон!
М?рокам приказ:
Вспять
Вон!
Утренний закон:
Звон:
Час.

Бочком вправо,
Бочком влево.
Плывет павой.
Барин следом.

Пропал, бравый!
Пропал, бедный!
Берет вправо -
Барин следом.

Громки мраморные долы, -
А ее шаги - как в золы.

Громки ржавленные скрепы -
А ее шаги - как в пеплы…

Мимо спящих бород
Метет, - влево берет.

Глоток краткий,
Шажок срочный…
Носком - в пятку:
Как пристрочен.

Уж не раем
Метет - пёклом.
…Как припаян,
Как приклёпан.

Легки девицыны взломы!
Глядит: горенка знакома.

Хитры девицыны прятки!
Глядит: деревце да в кадке.

Лбом об землю - чок!
Да на ветку -
Скок -
Тут к ней барин! Хвать!
- «Говори, как звать:

Имя, званье, род!»
Схватил-замер-ждет.

Тут - началось!
(Где и взялось?)
Пламем взмелось!
Змеем взвилось!

Вьется из рук,
Бьется из рук,
Рвется из рук,
Льется из рук.

Сгреб - не дает.
- Брык-скок-бег-лёт -
Поводом рвет,
Парусом бьет.

Прыгом из рук,
Шибом из рук,
Кидом из рук,
Дыбом из pyк.

В лоб укротил -
Полымем в тыл!
Барин - из жил,
Барин - из сил:

Широкогруд,
Жилой - упруг.
Рыбой из рук!
Рывом из рук!

Месяц - во мрак,
Куст-невелик
Сучьями - как
Крючьями в лик!

Месяц - во мрак,
Куст, распалясь,
Шипьями - как
Клычьями в глаз!

Держит (из ям -
Очи!) - вот-вот
Ввысь по ветвям
Цветом уйдет!

Держит (бугром -
Жилы!) - Ни жызть!
Тут из бахром
Громом: «Держись!»

Лист - в берега,
Месяц - из туч,
К деве - слуга:
- «Крест-тебе-ключ!»

Как всстонет тут древо!
Как вздрогнет тут дева!
Как справа-налево
Да слева-направо:
Руками, ветвями…
Ослабла, размякла.
Последнее пламя,
Последняя капля
Иссякла, потухла,
Потухла, погасла.
Как пакля - как кукла -
Как лампа без масла…

Потухла,
Поникла,
Погасла.

Откуда сквозная такая?
??- Не знаю.
- Лоза привозная, я чаю?
??- Не знаю.
- Какая гроза за плечами?
??- Не знаю.
- Как прежде в глаза величали?
??- Не знаю.

Тут как вскинет барин брови!
- Хочешь жить со мной в любови?

Жизнь? - Н?! - Смерть? - Мне!
- Не зна - ю, не…

Подступает барин тише:
- Может грех какой давнишний?

Он - дай, ты - н?…
О - на: «не зна -

ю, не помню…» Барин звоном:
- Не в княжны беру, а в жены!

Же - на од - на!
- Не - знаю… Н?…

Шумком скушным тростниковым:
- Ты послушь мои три слова!

(Долго ль вместе лечь?
Не об этом речь)

Покорись девичьей бредне:
Не томи меня к обедне

Пять годов - день в день,
Пять годов - и день.

Холодна иду под полог:
Не сзывай гостей веселых,

В одиночку пей,
Не зови гостей.

А последний тебе сказ мой:
Ни одной чтоб нитки красной,
Ни клочка, ни зги!

Деревцо сожги…

Текут реки, катятся,
Растут дети - старятся,
Живут баре - тратятся,
Гулять - так без скаредства!

У меня ль жена млада,
У меня ль красавица!

Не одна, чай, стерлася
Деньга блеску ярого.
Живут голубь с горлицей,
Живут барин с барыней.

У меня ль жена млада,
У меня ль сударыня!

День встает - свят поют,
Полдень бьет - в лад встают,
Вечер в лоб - сказки вьют,
Ночь в обход - нас не ждут.

Позабыл, как холост был,
За бутылкой вздорничал.
Никогда чтоб голос-жив
Раскатился в горницах.

У меня ль жена строга,
У меня ль затворница!

А ведь было - жигом жег!
Нажигал без скупости!
Кумача на весь чертог
Не найдешь лоскутика.

У меня ль жена скромна, -
С такой не раскутишься!

Ходит в белом,
Судит зрело,
Хвалит скупо,
Глаза тупит.

Только шип один жесток:
Что живем без помощи!
Ни одной на весь чертог
Не найдешь иконочки.

У меня ль жена без дна:
Доставать - потонете.

Час живут - страх блюдут,
День живут - слаще льнут,
Год живут - сон без смут,
Пятый стук - сына ждут.

Ходит барин кругом,
Ходит барин возле.
Взъерошен, напуган,
Напуган, разрознен.

Укрепой-охраной
Стоит - живым тыном.
Глазком кто б не глянул,
Огня бы не кинул.

Шмыжком, да с оглядкой,
Где словом, где знаком.
Ключом кто б не звякнул,
Страды бы не запер.

(Куды и вся удаль
Девалась, - невемо!)
…На тебя не дунул,
На тебя не венул.

Тягот много принято:
Ни одной не сбавлено.
И в снегах раскинута
Молодая барыня.

Снега - крепко сотканы,
Душа - краем держится.
В две руки высокие
Простирает первенца.

Стоит трезв как пьян:
- Ух ты дар мой ждан,
Уж ты сын Богдан, -
Уж и пир задам!

Не лоза кудрявая
В свистах - в светлостях:
Молодая барыня
С сыном тешится.

Ровно реки вздулися,
Ливни - звонами…
Ровно по всем улицам
Дни прощёные!

Господи, помилуй мя!
Огнь - без уголья!
Одной ручкой - милого,
Другой - любого.

Словно конь да коновязь
Сбив - за тридевять!
Словно реки тронулись,
Горы сдвинулись!

Не леды расколотые
В брег упорствуют.
То соборным колоколом
Грудь отцовская.

Слезы - реками,
В сердце - ласточки!..
Эх, да некому
Тобой похвастаться!

Царем бы Давидом бы
В пляс - да с бубнами!
Сласть невиданная!
Радость трудная!

Так и падаю
С ног как пьяница…
Эх, и задал бы
Пированьице!

(Сласти - шагом,
Страсти - рысью).
Барин, барин,
Вслух не мысли!

Вести - шаром,
Гости - шастом.
Барин, барин,
Вкось не хвастай!

Шаром - жаром -
Жигом - граем…
Барин, барин, барин, барин!..

4. Пированьице

Нынче - вдосталь, завтра снова
Всего вдоволь.
Как от жизни той медовой
Сны пудовы.

Еще дедов да прадедов
Наших навык.
Лежит барин, - отобедал
Да и н? бок.

Всхрапы да вздрёмы,
Свисты да звоны,
Быт наш ядрёный,
День заведеный.

Ан в храп-тот-сап:
- Встань, барин-млад
Скидай халат!
Влезай в парад!

Тот - как: Бросьте!
- Ба - рин! Гости!

Торба - вестей!
Вставай быстрей!
Рядись пестрей!
Встречай гостей!

Сей - час тут уж!
А тот: К шутам!

Дорого дашь,
Барин, брось блажь!
Мощь-знать покажь!
Встречать прикажь!

О - пять н? бок!
Эх - ты: баба!

Как вскочит, брав!
Как топнет, строг!
Рукой - в рукав,
Ногой - в сапог:

Не вихрь быстроног
Стойком - через ров:
Глядит баринок
С высот-мраморов:

Гля - нул: обмер!
Та - бун огнен!

Ровно граи вороные
С гнезда согнаны.
Кони-сани-возжи-гривы, -
Верста огненна!

О - гонь в пламя!
Ко - ни! Сани!

Ножёвою ссадиной,
Язвой повальною.
Передние-задние,
Ближние-дальние.

Передние - ко крыльцу,
Последние - за версту!

Верстой - не обхватишь:
Катят, катят, катят!

Стеной - не заслонишь:
Гонят, гонят, гонят!

Откуда понабраны?
Табором, табором!

Откуда поназваны?
Князевы! Князевы!

Пожаловали! - Не ждал?
Пожаром - да на пожар!

Ор - дой в сени.
Ко - ни в пене.

Кони! Кони!
Красные попоны!
Крыльцо - стоном.
Низкие поклоны.

Плеча - трясом, тела - трёсом,
??глаза - скошены:
- А мы гости расхорошие,
Непрошены.

Бобер - бором, багрец - жаром,
??сапог с постуком:
- А мы гости нетаковские,
Слободские.

Хватка - резв?я!
Таска - борзая!
Царства - не знаем!
Здравствуй, хозяин!

Пыл - в мраморах,
Пар - в мраморах,
Пир - в мраморах,
Жар - в мраморах.

Один спростал -
Другой кричи!
А пуст стакан -
Под стол мечи!

У нас закон:
Стакан - под стол!
Сапог - на стол!
Гуляй, сок?л!

А простыли - скреби с мылом,
??мети метлами!
А мы гости вострокрылые,
Залетные!

С которой из стран,
Сброд красен-незван?
Роман-не Роман,
Иван-не Иван.

Эх, лишь бы вино
В нутро - да не вспять,
Не все ли равно
Кому наливать!

Гуляй, братцы!
Бросай чванство!
- А ты сам пей!
- А ты сам пей!

Напьюсь - конным
В алтарь въеду!
- А мы следом!
- А мы следом!

Поце - луемся!

Младым - чмокать!
Седым - шамкать!
- А ты сам хват!
- А ты сам хват!

Хошь разок да всласть -
А там хоть…
- А ты сам князь!
- А ты сам князь!

Побра - таемся!

Горячи куем червонцы!
- Поклянемся!
- Поклянемся!

Хороши дарим гостинцы!
- Покумимся!
- Покумимся!

В отцы крёстные
К тебе посланы!
Домок собственный:
«Ищи п? снегу!»

Брось страхи,
Брось думы!
Мы - кумы, мы - кумы!

С дороги - да с вестью:
Где ж кpecтник? Где ж кpecтник?

Шест - вьице затевай!
Крест - ника подавай!

Вино - лужей,
Спиной - ужac.
Гости: Ну же!
Барин: Ну вас!

Власы - тыном,
Мозги - смутой.
Гости: Сына!
Барин: К ш?там!

Тут как вспышут
Гости - красным:
- Даром хвастал!
- Даром хвастал!

Тут как взмашут
Гости - рдяным:
- Не Богдан он:
Чертом - дан он!

Один: с горбом!
Другой: урод!
- Клянусь, что хром!
- Ей-ей, двурог!

Один: соплив!
Другой: безнос!
- Клянусь, что крив!
- Клянусь, что кос!

Бьюсь об заклад,
(Один:) клыкаст!
Другой: сохат!
Третёй: без глаз!

Ах - так?!

Правильно, кумовья!
(Вдребезги - сулея!)

Правильно, сатаны!
(Вдребезги - стаканы!)

Так горбач он?
Гей, седины!
Беги в качку!
Тащи сына!

Клыкастый? Хвост в с?жень?
Покажем! Покажем!

Нахвастал? Нос с краю?
Представим! Представим!

«Твои очи голубые,
Мои мысли вздорные.
Твои очи голубые,
А бывают - черные.

Словно жизнь мою угнали
Верстой, - а я с краю.
Голова моя дурная,
Чт? пою - не знаю.

У меня ль дружок - не пара.
Уборы - не хитрые?
Точно с лесенки упала,
Упала - не выпрямлюсь.

На чужом огне сгораешь,
Душа, - силком взяли!
Голова моя дурная,
Чт? пою - не знаю.

Помню зори, помню руды…
- В шелках али в рубище? -
Не припомню, не забуду,
Чего не забуду-то?

Только славы, что верна, мол…
Жена? - Не так звали!
Голова моя дурная,
Чт? пою -»

По ухабинам - пурга,
Перед барином - слуга.

(По ск?мьям - сверканье)
С пустыми руками.

Где же мой яблок-плод?
- Барыня не дает.

Где же мой андел-лик?
- Барыня не велит!

Я ей: милость!
Хошь на малость!
Распалилась,
Раскричалась:

- «Душу тебе, рабу,
С косточкой разведу!»

Ту как взграют
Гости - граем:
- Ай да краля!
- Aй да краля!

Тут как сплюнут
Гости наземь:
- Должно сглазим!
- Должно сглазим!

Белки - пучат,
Перстом - тычут.
Тот - по-щучьи,
Тот - по-птичьи.

Христом просят,
Слюной прыщут.
Тот по-пёсьи,
Тот по-крысьи.

Зд? - рово, кумовья!
(П? cтoлy - колея!)

Зд? - рово, холуи!
(Проруби, полыньи…)

Красна баня!
Вскачь, седины!
де мол барин
самой с сыном
выходить велел…

«Твои очи голубые,
Мои мысли спорные.
Твои очи голубые,
А могли бы - черные…

Не выказывала жара
Сваво, - цвела скромно.
Голова-моя-держава:
С кем спала - не помню…

И жила б себе орлицей
Безданно-беспошлинно!
Зачем гости собралися?
Кем званы? Кем посланы?

Не обманывала стража
Сваво, - цвела скромно.
Голова-моя-пропажа:
С кем спала - не помню…

Кто там бродит, взойти хочет?
Соколик - ай перепел?
Люб и н?люб мне сыночек!
Всем люб, а чем н?люб-то?

Не приваживала жала
Тваво, - цвела скромно.
Голова-моя-завалы:
С кем спала -»

По зав?лежам - пурга,
Перед барином - слуга:
(По скамьям скаканье)
Один, без канпаньи.

Где ж моя званая?
- С места не глянула!

Где ж моя знатная?
- Пястьем не звякнула!

Без хозяйки, мол, не ужин,
А оне в ответ: не нужно!

Не бродяги, мол, вельможи…
А оне в ответ: не можно!

Тут как взвизгнут,
Растопырясь:
- Должно в чирьях!
Должно в чирьях!

Да как вструбят
Разом, вкупе:
- Должно в струпьях!
Должно в струпьях!

Что ступ - то струп!
- Что зуб - то брешь!
- Клянусь, что чуб!
- Клянусь, что плешь!

Котел с лица!
- Рыжей лисы!
- Клянусь, лыса!
- Ей-ей, усы!

Прозаложусь,
(Один:) - смердит!
Другой: курдюк!
Третёй: кадык!

Ах - так?!

Сверимся, кумовья!
(Голову заломя
Пышет: костер в ночи!)
- Сверимся, кумачи!

Нос шилом, кость - дышлом?
Запишем! Запишем!
Плешива? Пасть - домной?
Попомним! Попомним!

Всем бы цаца,
Каб не клык?
Держись, братцы!
Гей, старик!

Пои псарню!
Вари варом!
Пошел парнем -
Вернусь парой!

Пав да с па - вою…

«Твои очи голубые,
- В ночах, в тайнах вскормленный! -
Твои очи голубые,
Закрываю: черные.

Черным заревом те зори:
Кто слышал? Кто видел?
Голова моя! Ох, горе -
голова! Не выдай!

Росло деревце - да с краю,
Стояло-не трогало.
Зачем платьице сорвали
Цветное, махровое?

Где страна-ровна, в которой
Ни мужа-ни сына…
Голова моя! Ох, горы -
голова! - Не сдвину.

Дивен, дивен на ресницах
Снежочек не тающий!
Зачем ободом теснитесь?
Под локоть толкаете?

Пять деньков еще до сроку.
- Кто просит? Не выйду!!! -
Голова моя! Ох, грохот -
жернова…»

Середь табора - гудёж:
Барин барыню ведет.

По ск?мьям трясенье:
В хрустальном, в кисейном.

Вот вам, гикоты-торги,
Мое дитятко-труды!

Вот вам, ярманка-орда,
Моя барыня-строга!

Чур - не щупать!
За версту дивись!
(Очи тупит,
Мрамор ледовит.)

Полно жаться!
Кланяйся, душа!
Ну-кось, братцы,
Чем не хороша?

Тут как грянут
Гости стоном:
- Хороша да некрещёна!

Чего жмешься?
Товар жженый!
Некрещёна, непрощёна!

В церкву ходила?
- Жертву кадила?
- Спинку трудила?
- По - клоны била?

Один: где крест?
Другой: лбом грянь!
Таких невест,
(Третёй:) в Ердань!

Один: заест!
Другой: погиб!
Таких невест
(Третёй:) на дыб!

Один: волкам!
Другой: в котел!
Третёй: во храм!
Слуга: на кол!

(Скамьи - скрежетом,
В лицах - пр?зелень)
- Вот вам, нежити,
Слово праведно!

(Пасти - патокой,
Очи - плёнкою)
…Слово краткое,
Слово громкое.

Волчиное стадо!
Лести лисьи!
Не надо-не надо!
Не - клянися!

Будьте прокляты!
Волки! Филины!
Вот-вот грохнется,
Сына выронит.

(Очьми жрут уж,
Пьют без рюмок!)
Барин в смутах,
Барин в думах.

Стакан - дна нет,
Кругом - хари…
Тут как грянут,
Тук как вдарят, -

Тут взвоют как,
Как взноют тут:
Один: тюфяк!
Другой: фетюк!

Как есть Фетис!
- Чуть тронь - по швам!
Один: раскис!
Другой: сплошал!

За - ряд холост!
Са - пог л?тан!
Жена в голос:
«Вспомни клятвы!»

Ногой княжит!
- Спиной мыслит!
Жена навзрыд:
«Не - клянися!»

Не вынесло сердце страма,
Кровь дворянская встала,
Слово грозное пало:

- «Завтра те в храм Господень
Об руку входим!»
Правую поднял.

Ан:
Зга!
Петушиный клич!
Чудь, дичь,
Нежить - в берега!
Ай -
да!

Столы - скоком,
Ковры - ковом.
- Прощай, сокол,
Держи слово!

Белки - пялью,
Уста - пеной.
- Прощай, краля,
Держи цену!

Торопом-шорохом-ворохом - мороком!

5. Херувимская

И кони не ржали,
И птицы не пели.
В оконные ржави
Рассветные цвели.

И бражник не цедит,
И возчик не возит.
Рассветные седи,
Рассветные сквози.

И еле - как будто бы мысли сказались -
Над барыней - шелест:
- Проснись, моя зависть!

И брежно - как будто слезою колеблясь -
Над барыней дребезг:
- Проснись, моя ревность!

(Не ветер ли в травах?
Не пепел ли в золах?
Не баринов навык,
Не баринов голос.)

И дале, и возле,
И звоном, и вязью…
Рассветные сквози,
Рассветные связи…

И резью - как будто бы ветер навстречу -
- Не езди! Не езди!
Младенцем ответишь!

И сл?зно - как будто бы женщина плачет -
- Не езди! Не езди!
Блаженством заплатишь!

Прислушалась: ?жли?
Потупилась: брежу!
- Родная! Не-мужняя!
Всё тебя нежу!

Не злостно, не ложно:
За вечность - однажды!
Чужая! Неможная!
Всё тебя жажду!..

И нудно - как малые дети в болезни -
- Не езди! Не езди! Не езди! Не езди!

Проморгал до свету, -
Серей свечки сальной.
Тихие советы
В бариновой спальне.

Спаси Боже - крик,
Спаси Боже - спор:
Тихий разговор,
Скрытый разговор.

Сидят - русый с седым,
Сидят - малый с лысым.
Один голос: Еду!
Другой: Протрезвися!

Сказано: иди!
Барыню буди!
(Тихие бои,
Скрытые бои!)

Помолчат - и снова
За старую рану.
Один голос: слово!
Другой голос: спьяну!

Больно им твоя
Клятва дорога!
(Старая брада,
Н? двое игра!)

Дворянин и спьяну
Не лжет. - Грехи-беды!
- Закладывай сани!
- Избавь! - Сказал: еду!

Экая ты жмурь,
Дво - рянская дурь,
Графская глазурь,
Барская фигурь!

Девятый раскат,
Десятый размах…
А старый: никак
К обедне звонят?

Кольнуло в груди…
За окнами грай…
- Супругу буди!
Коней запрягай!

В поле - зарево,
В спальне тишь.
- Вставай, барыня,
Рай проспишь!

Веки - кружевом:
Дрема? Явь?

Вставай, мужнюю
Волю правь!

Поедем-поедем!
К обедне-к обедне!

П?катим-пок?тим!
К причастью-к прич?стью!

К мо - щам приложимся!
Вста - вай, безбожница!

Кня - зьям покажемся!
Вста - вай, проказница!

Про тебя - колокол меден!
Едем! Едем! Едем! Едем!

Про тебя, баловень блуден!
Будем! Будем! Будем! Будем!

Вьюга! Вьюга!
Белая голуба!
Бела - вьюга!
Бела, белогуба!

Уж и вьюга!
Ни друга, ни дуба!
Пуши, вьюга,
Бобровую шубу!

Шу - ми ширше!
Сразишь - осчастливишь!
Таких пиршеств
Не три-не четыре!

Мети выше!
Что свыше - то свято!
- Сплю-не слышу,
Сплю-не слышу, мату -

Што там крючится
Вровень с полозом?

Ветлы - сучьями,
Версты - холодом.

Брови - клочьями!
Глотка - трещиной!
- По - морочилось,
При - мерещилось…

Свищи, вьюга!
Смекай, слепость:
Краса с другом -
Одна крепость!

Хлещи, стужа!
Терпи, кротость!
Жена с мужем -
Одна пропасть!

Где двое - не лезь,
Бесштанная блудь!
- «Эй, барская спесь!
Родства не забудь!»

Прочь! Не до братьёв!
Что было - прошло!
- «А кто я таков
Сказать на у» -

Што там тащится
За полозьями?
- Должно, пташечку
Подморозило.

Очи - прелестью,
Ручки - скрещены…
- По - метелилось,
При - мерещилось!

Тесней к мужу лепится:
Ягненок обсахаренный!
Тесней в меха трепетны
Младенца запахивает:

Помру, будешь дитятко
Родимое пестовать?
- «Душа твоя дикая!
Гордыня двуперстная!»

Што там крутится
В серьгах-в блёскотах?
- Пурга - прутиком
Ко - ней хлёстает!

Полно - грудые!
Круто - плечие!
- Пона - думалось,
При - мерещилось!

Вставай прахом, вставай пылью,
Вставай памятью со лба!
Уж ты крест-разъезд-развилье -
Раздорожьице-судьба!

Уж и стужа - костям хладно!
Бобры-шали не спасут!
- Глянь-кось, ладный, встань-кось, ладный,
Чем снега-белы цветут!

Што там угольем
Жжет-красуется?
Тот, испуганно:
- Мечта суетна!

Краса грозная!
Листы - вещие!
- По - морозилось,
При - мерещилось!

Уж вы, птахи,
Народ мёрзкий!
К шутам, страхи!
Гуляй, версты!

Долой, старый
Козел - с к?зел!
Мою пару
Заморозил!

(Дед -
Прыг
В снег:
Сник).

Пиши, идолы, бел?:
Нашей милости - село!

Кивни, милая, в бобры!
Нашей милости - рабы!

Чьи хаты? - Бариновы!
Ло - паты? - Бариновы!
За - платы? - Бариновы!
Ре - бяты? - Бариновы!

Мои - хаты,
Мои - траты.
Отцом взято,
Богу свято.

Сапожки валеные!
Чьи ножки? - Бариновы!
- Се - режки д?ренные,
Чьи ночки? - Бариновы!

Мои страхи,
Мои хрипы,
Царем шито,
Богом крыто.

Эй, гуси жареные!
Чьи гуси? - Бариновы!
- Эй, руки ржавленные!
Чьи Руси? - Бариновы!

Уж мы, баре,
Народ шустрый!
Держись, Марьи!
Моя Русь-то!

На своем селе - мы царь!
Захотим - с конем в алтарь!

С ко - нем, с саня - ами!
С воз - ком, с коня - ами!

Чья кладка? - Барская!
Доглядка? - Барская!

Столбами красная
Чья хатка? - Барская!

Вали, троечка, без дум!
Наше - золотце-чугун!

Святой Троицы опричь -
Наша строечка-кирпич!

Князь мой таёжный,
Тать подорожный,
Скажи, рогожа,
Чья церковь? - Божья.

Его - своды,
Твоя - глина.
- А я, лодырь,
Думал - ино…

Взводил - курень,
Вышло - царство!
- А я, дурень,
Думал - барска!

Где над царствами - крест,
Барской власти - запрет.

Где над царствами - плат,
Барской воле - закат.

Ловкач парень:
Надумал!
Думал - барин,
Вышел - дурень!

Уж мы баре -
Простофили!
Слезай, краля!
Подкатили…

К вра - там,
Во - храм.

«Подай, ягодка!
Подай, вишенка!»
Ноем-тягостью
Братья нищая.

«Спаси праведник…
Спаси мученик»…
Загнусавили,
Заканючили.

(Слепцы,
Хромцы,
Немцы, -
Глумцы).

По алтыну
В ладонь - мимо.
Хромцы - тыном,
Немцы: имя!

Персты - прытью,
Зенки - гатью.
- Кого чтить-то?
- Поминать-то?

Не чтите меня,
Не славьте меня…
(Поскрипыванье,
Покряхтыванье…)

Оставьте меня!
Не троньте меня!
(Посапыванье,
Пощелкиванье…)

Один: с Богом! другой: стой!
Диковинный твой покрой!

Один: сдайся! - другой: скрой!
Во здравье, за упокой!

Клю - кой,
Бель - мом.
Лай. - Hoй.
Ор.

Конницей вражескою
Вход загораживают.

Гла - зищи - светочем!
Ку - мач - под ветошкой!

Лик - в лик, близь - в близь:
«Скажись-объявись!»

Близь - в близь, жызть - в жызть:
«Скажись-назо…»
??- «Брысь,
Рыси прыскучи,
Лисы шатучи!»
Шарахом - куча.
Барин - под ручку
Кралю - во храм.

«От лица нечестивых»,
(На сладость - льстивых!)

«Moю душу острастших»,
(Своей - не спасших!)

«В крове крыл? твоея
Покроеши мя…»
(Зорь моя утренняя!
Сокровищница!)

Робок - шаг,
Долу - зрак.
Кровь в ушах:
Знобу звяк.

«Врази мои душу»,
(Молись! Не слушай!)

«Мою одержаша»,
(Молись!) «Объяша

мя - тако лев
Готов на лов…»
(Разве уж так
Суров?

Не клейми меня печатью крайней!)
«Тако скимен, обитаяй в тайнах».

Шепот с тылу, шепот с краю:
- Чья такая?

Шеи - вертом, очи - кольем:
- Чья? Отколе?

Глубже выю
В плеча.
Глаз не вскинет:
Свеча.

«Окропи мя иссопом - очищуся!»
(В дом веселый, высокий, пышущий

Там, где бубны и гусли
И сласть - без брега!..)
«Убелюся я
Паче снега!»

Круче - сына
К груди:
Глаз не сымет.
- «Гряди!

Сердце мое - смят?ся во мне!
Смерти боязнь - напад? на мя!»
(Трезвенница! Девственница!
Кладезь, лишь мне - ведомый!

Дивен твой paй!
Красен твой крин!
Сына продай,
Мужа отринь!

Ибо царств тебя княгиней
Ставлю - явно и вочью!)
- «Дай мне крылья голубине:
Полещу и почию!»

Крыльев плеск
Возле плеч.
Воску треск.
Жар от свеч.

- «Мягче масла уста их…»
(Рвалась и млела!)
«Слаще ангелов - славят,
Но меч и стрелы -

Словеса их!
И дружба их
Червь - в кости.

М?жи кровей
И льсти».

(Уж столь ли злостен
Сей м?рок костный?
У девок спросим!)

- «Премудрость! - Пр?сти!»

Kовом - виски,
Гором - гортань.
(Оком не вскинь!
Взором не взглянь!)

Как на невесте
Фата… - Грех тяжек!
- И лба не крестит!
И глаз не кажет!

Гляди-кось: речи
Творит! В гроб краше!
- Нечеловечья
Краса, не наша!

С дитятком!
- С хлопчиком!
- В чепчике!
- В платьице!

(Тычутся,
Шепчутся,
Топчутся,
Пятятся.)

Обольщение!
- Тьма египетска!
«Огла - шеннии,
Изыдите!»

(Уста - жжением,
В ушах - гикоты).
- Огла - шеннии,
Изыдите!

Свет очей моих!
Недр владычица!
- Оглашеннии,
Изы -

Прощай, сытенькый!
Прощай, гладенький!
Никнет. - Дитятко
Мужу - на руки.

Прощай, чуточка!
Прощай, крохотка!
Вот-вот скрутится,
Н?-земь грохнется.

Зелень… Mopcкaя синь…
Стелется… Клонится…
- Только глазка не вскинь:
В левой оконнице!

От входу - крайняя…
Не трону… Чай меня!..-
Веянье… Таянье…
Моленье тайное.

Рвенье, ко мне!
Рденье, ко мне!
В левом окне,
В вечном огне.

Перси - в багрец!
Сердце - к груди!
Нечеловецк
Свет! - Не гляди!

«И - же хе - ру - вимы!»
Иг - ри - щем орлиным,
Ли - ствием гонимым…

«Хе - ру - вимы тай - но…»
Тысячами-стами,
Тысячами-тьмами…

«Яко да Царя всех…»
Удар. - Окно настежь…
Стклом-звоном, тьмой-страстью…

Гляди, беспамятна!
(Ни зги. Люд - замертво.)

Гря - ду, сердь рдяная!
Ма - руся!
??Глянула.

Грянули стёклы:
Рдяные копны!
Полымем-пёклом,
Полным потоком

Огнь - и в разлете
Крыл - копия
Яростней: - Ты?!
- Я!

Та - ввысь,
Тот - вблизь:
Свились,
Взвились:

Зной - в зной,
Хлынь - в хлынь!
До - мой
В огнь синь.